Потом он вдруг вернулся к действительности и вновь обрел бдительность, но было слишком поздно. Кто-то обхватил его вокруг талии и поднял над землей. Уже в воздухе он обернулся и увидел мохнатую морду Белого Старика; тот осторожно опустил человека на широкую шею. К фон Хорсту вновь вернулись надежды на будущее — вот что делала с человеком дружба, даже дружба с бессловесным существом.

— Ну, старина, — воскликнул он, — ты чуть не сорвал с меня набедренную повязку, но я рад тебя видеть!

Тебе тоже стало одиноко, правда? Похоже, и у тебя и у меня не так-то много друзей. Ну, что же, мы будем вместе столько, сколько ты пожелаешь.

Белый Старик нес через опасные преграды человека, к которому чувствовал странную привязанность.

Даже могучий тараг сходил с тропы мамонта, на них не напало ни одно животное, мимо которых они проходили.

Однажды над ними кружил типдар, огромный птеранодон, который мог бы унести взрослого быка. Они шли под тенью двадцатифутовых распростертых крыльев, мамонт — спокойно, а человек — полный тревоги, но тот не бросился в атаку.

Они остановились, чтобы утолить жажду, поесть и выспаться. Поскольку время в этом мире ничего не значило, фон Хорст и не пытался вести ему счет. Он знал только, что они, должно быть, ушли далеко от Джа-ру.

Он часто шел пешком, чтобы размять мускулы, и Белый Старик шагал так близко от него, что его волосатый хобот касался обнаженного тела человека.

Чтобы чем-нибудь заняться, фон Хорст обучил животное нескольким трюкам — поднимать его по команде себе на голову и спускать на землю, становиться на колени и ложиться, идти шагом и рысью, атаковать по сигналу, поднимать и переносить предметы, валить дерево, упершись в него головой.

Белый Старик, казалось, учился с удовольствием и гордился своими успехами. То, что он необыкновенно умен, фон Хорст знал давно, но еще он, несомненно, обладал чувством юмора, и порой фон Хорст готов был поклясться, что мамонт посмеивается над своими собственными шутками. Одна из них состояла в том, чтобы обхватить человека сзади за лодыжку и поднять его в воздух, но он ни разу не уронил и не поранил его, всегда чрезвычайно осторожно опуская на землю. Кроме того, если ему казалось, что фон Хорст слишком долго спит, он наступал на него и притворялся, что собирается раздавить; или же наполнял хобот водой и устраивал ему душ. Человек никогда не знал, что его ждет в следующий раз, но скоро понял, что Белый Старик никогда не причинит ему вреда.

Фон Хорст понятия не имел, сколько они прошли, но предполагал, что это было значительное расстояние, однако они не встретили ни одного поселения и не видели ни одного человеческого существа. Его восхищали обширные необитаемые пространства, целиком отданные в распоряжение диких животных. Таким был когда-то и внешний мир. И это казалось чем-то невероятным.

Он мог только гадать, был ли теперь ближе к Ло-гару, чем раньше. Этот поход часто казался ему безрассудным и безнадежным. Но что еще оставалось делать?

Он мог с равной вероятностью идти как в верном направлении, так и в ошибочном. Если бы Ла-джа была с ним, он, может быть, решил бы остаться навсегда в одной из прекрасных долин, которые они пересекали, но о том, чтобы жить всегда одному, нечего было и думать. Итак, он продвигался вперед, открывая для себя мир, о существовании которого и не подозревал.

С каждой новой возвышенностью, на которую ступала его нога, росла и его тяга к неизвестному. Что там, за вершиной? Какие новые горизонты ему откроются?

Однажды, когда Белый Старик, мощно ступая, направлялся к небольшому холму, а человек представлял себе картины, скрывающиеся за его вершиной, он услышал громкий рев, за которым последовал другой.

С этим ревом, казалось, смешивались человеческие голоса.

Для фон Хорста люди были врагами — настолько прочно он усвоил обычаи каменного века, но он решил все же взглянуть на них.