Ольга Онойко. Образ жизни
Гхава родилась под счастливой звездой. Звезда стояла над вокзалом, сквозь решетку понемногу забираясь в подвалец, где весенней полуночью бродяжка принесла тройню. Вокзальный демон, подумав, отвел сторожам глаза, и пискливые малыши возились себе в счастье, непотревоженные. Весна выдалась кормной и солнечной. Умостившись в тепле под боком у сонной матери, Гхава сквозь нераскрывшиеся глаза наблюдала шумный и слегка тронутый вокзальный мирок. Мимо проносились суматошки, ворча, взвизгивая, спотыкаясь, и Гхава вздрагивала. Остро пахнущие усталы медленно ползали в кустах изможденных акаций или пристраивались по скамейкам, оставляя на них грязные следы. Подбирались простуды; этих мать отгоняла вялым ворчанием. Бегали и орали люди. Надо всем этим в пронзительном небе изредка показывался вокзальный демон. Он величаво парил в солнечных лучах, почти не шевеля ржавыми потрепанными крыльями, и озирал вокзал. Тень его проскальзывала по асфальту мимо дремлющего семейства. Гхава родилась под счастливой звездой. Ее ненареченного брата в первую из сытых ночей приспала мать, зажав у кафельной отсыревшей стены. Сестру Архав в меркнущем сиянии августа раздавил поезд. Гхава выжила. Она была последним приплодом, отмеренным матери, и щемящее сознание завершения жизни заставило ту весь свой опыт, всю мудрость и нежность отдать ей, младшей. Большую часть того, что могло стать нужным, Гхава знала уже в материнской утробе. Таков был ее народ. Все остальное лишь служило забавой, наполняя роскошными и ненужными вещами пустые залы ее ума, слишком мощного, чтобы иметь какое-то применение. Гхава знала полумифическое пространство Выхий, где первый из живущих, как оказалось, приходился ей прапрадедом; знала законы Тысячи Рас и одновременно не знала, потому что в них не было толку. Вокруг нее полотнищам вышитых тканей парили изводы бытия, ее путь лежал сквозь — она перечла их все, свела знакомства с их жителями, овладев всей широтой своего зрения, ибо Гхава видела двадцать путей как ррау, еще четырнадцать как ррау высокого рода, и еще три как праправнучка первого из живущих. И на этом она прекратила свое учение. Жизнь Гхавы представлялась ей самой чем-то подобным полету демона над вокзалом: плавное, легкое скольжение где-то в вышине над суетящимся миром, приятное и в общем-то бесцельное.
Май первого года ее жизни был похож на июль. Все жарче становились дни, а ночи потихоньку уползали на юг. Первая желтая неприятность, не задушенная демоном осенью, проснулась, погрызла асфальта и ушла гулять по депо. У Гхавы за день до этого как раз открылись глаза, и она видела из-под платформы, как неприятность бродит в одиночестве, аккуратно переступая через красноватые рельсы. Она была острая и костлявая, с разновеликими ногами и выдающимся над макушкой горбом, но удивительно красивая с лица. Дурная по малолетству Гхава выползла из своей щели, разглядывая странную тварь, и та увидела ее. Неприятность подходила долго, неторопливо: скрыться от нее все равно не удавалось, она жила вне расстояний и затем ходила медленно, наслаждаясь страхом, который выказывала ее пища. Но глупая Гхава не знала страха. Вместо того, чтобы бежать или забиться подальше в логово, она уставилась во тьму огромных глаз неприятности, всем видом выражая симпатию. Янтарная кожа хищницы засверкала солнечным золотом, длинные, с восемью фалангами, пальцы зашевелились, рты присосок, отросших вместо ногтей, захлопали. То ли прошлогодняя неприятность стала от старости помягче, то ли еще не совсем очнулась от спячки, но Гхаву она не тронула. Взмахнула сиреневыми с зеленоватым отливом ресницами и самой кромочкой показала маленькие жемчужные клыки. И ушла. Неприятности не улыбаются. «Поостерегись», — вот что значило это, и Гхава решила стеречься. Случай этот был первым, отпечатавшимся в ее памяти затем, чтоб всплывать потом в долгие часы дремотных полураздумий. |
