— Ты сама все устроила? — сказал Дени.

— Все? Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты навела порядок? Это ты все убрала?

— Да. Конечно я.

— А ты что подумала? — сказал он.

— Ничего. Уверяю тебя. Совсем ничего.

Он продолжал стоять, вытянув руки по швам.

— Сядь, прошу тебя. Не смотри на меня так. Я никогда не замечала, какой ты высокий. Ты такой… — Подыскивая слово, она снова подняла руку, стараясь прикрыть волосы. — Ты такой живой, просто невероятно.

Она попыталась улыбнуться, отвела глаза, потом внезапно отстранилась.

— Сядь. Не двигайся. Я нашла в кухне печенье и…

— Я не голоден, — сказал Дени.

— Тогда какао. Я сварю тебе какао.

— Нет, побудь со мной, не уходи.

И внезапно она оказалась в его объятиях — теплая и нежная, она прижалась к нему, он целовал ее, как накануне, горячими губами, а она шептала, уткнувшись ему в рот:

— Дорогой мой, дорогой мой, Дени, скажи мне, что ты меня любишь, о, скажи мне это еще раз, все так странно, не могу объяснить тебе…

Она думала: все это так вульгарно. Но нет, это не может быть вульгарно, когда это происходит с ними. Она чувствовала, как сильно бьется сердце, или это было сердце Дени, она уже не могла различить. Ей хотелось бы знать, какие в этом случае принято делать жесты, какие слова принято говорить, — наверняка существуют особые жесты и особые слова, о которых другим известно. Тогда все было бы понятнее. А разве здесь что-то непонятно или вульгарно? Желание, возникшее этой бессонной ночью, улетучилось. Ей было страшно, слишком страшно, чтобы испытывать хоть малейшее желание, и когда ее взгляд, брошенный через плечо Дени, задержался на кровати, безобразной, железной кровати со спинкой из металлических прутьев, она поняла, что ей страшно, — страшно не принадлежать ему, а сделать эти пять или шесть ужасающих шагов, которые им придется преодолеть, страшно, что их неведение может оказаться постыдным или отвратительным и унизит их любовь.

Наверное, у мальчиков знания о таких вещах — в крови, потому что Дени внешне выглядел куда увереннее ее, или более смелым, или попросту более сообразительным. Взяв ее за руку, он произнес шутливо:

— А ну, покажи мне, как ты все тут устроила!

Она показала ему кухню, ванную, вторую неубранную комнату. По пути он схватил печенье, выпил два глотка воды из-под крана, снял пиджак и накинул ей на плечи. Он не выпускал ее руки, и ей было тепло и спокойно.

Когда они вернулись в комнату, Дени рухнул в кресло. Она встала сзади, обняла его, прижалась лицом к его лицу, и пиджак с ее плеч упал на пол. Несколько минут они не двигались, а потом она сказала очень тихо, только чтобы он мог расслышать:

— Я, сама того не желая, против своей воли сто раз представляла себе это, понимаешь… Так все просто… Но я не знаю, не знаю…

У нее был такой жалобный голос…

— Хочешь, чтобы я ушел? — сказал Дени.

— О нет! Только не это!

— Пойдем, погуляем тогда. Пойдем, куда угодно. Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

Она по-прежнему склонялась над ним, прижавшись лицом к его лицу, целуя его в щеку.

— Мне хорошо. Я люблю тебя. Поговори со мной.

— Куда уехала твоя подруга?

— В Ланс.

— А кто разбил зеркало?

Она подняла голову.