— Ты ревнуешь?
— Татьяна…
Девушка сжала кулаки. Секунду они смотрели друг на друга — растерянный вампир и девушка, почти готовая его ударить — потом оба отвели глаза.
— Я ухожу! — бросила девушка в темное окно. — Ну тебя на хрен! Тот, кто любит, себя так не ведет! Знаешь, ты просто дурак. И все время молчишь, как дурак. Тоже мне вампир…
Вампир прокусил губу и слизнул каплю черной крови. Он не обернулся, когда девушка пошла к выходу.
— Между прочим, сейчас ночь! — крикнула она от самой двери со слезами в голосе. — А ты даже не собираешься проводить меня до дома!
— Тебе ничего не грозит, — глухо сказал вампир. — На тебе нет следов Предопределенности.
— Скотина! — прорыдала девушка и хлопнула дверью.
Вампир стоял, прислоняясь к стволу старого тополя, и смотрел в небо.
Сквозь мутный бурый кисель из облаков и электрического света слабо светила молодая белесая луна. Вампир чувствовал спиной весенний гул жизни внутри дерева, а под ногами потихоньку пробуждалась трава. Мир вокруг был полон любовью до краев; вампир ощущал ее, как пропущенный через его тело электрический ток — ознобом и пронзительной болью.
Город благоухал волосами девушки, тем самым тонким и прекрасным запахом, который она заливала тошнотворной вонью лака. Кожа вампира горела от прикосновений человека.
Сука, сука, мерзкая сука. Я не смею так о тебе думать, мой ангел. Пропади все пропадом, когда же рассвет?!
Сто лет Инобытия — и эта пытка одержимостью, эта смесь жажды с ненавистью и тоской, эти дифирамбы пополам с бранью, эта ложь в одной куче с раздирающей искренностью… Капкан для призрака. Западня.
Вампир смотрел в прошлое — и другая женщина рыдала в его воспоминаниях.
Она захлебывалась слезами — и ее лилейно-белое прекрасное лицо покрыли кровавые разводы. Она комкала вымазанный в крови носовой платок и выкрикивала:
— Неужели ты не понимаешь, что я обречена на тебя? Как ты можешь быть таким бесчувственным?! Мерзавец, красивый мерзавец!
— Камилла, — говорил вампир в сторону, — ради Бога, объясни, отчего твоя обреченность обязывает к чему-то меня?
— Если кто-то любит так, как я — эта любовь не может быть безответной! — страстно говорила Камилла, закапываясь прекрасными пальцами в волосы цвета песка незапамятным трагическим жестом. — Ты — мертвый монстр, у тебя нет сердца, я не знаю, как могу настолько тебя любить…
— Я этого не достоин, — кивал вампир. — К чему тебе тратить душевные силы, чтобы привязать к себе такую бесчувственную тварь, как я?
— Ты мне нужен, — шептала Камилла, схватив его за руки. — Я не могу без тебя, — и снова заливалась слезами. — Ну смилуйся надо мной, пожалей, если не можешь любить, презирай, но не уходи, видишь — я смирилась со всем…
— Камилла, не унижай себя, — сказал тогда вампир. — Тебе не кажется, что ты придумала законный способ заставить меня позволить тебе мною питаться?
— Витиевато, — усмехнулась Камилла.
— Я не поэт, — сказал вампир с сожалением. — Говорить красиво не умею. Но это — по существу.
— Вот как? — Камилла заломила брови скорбным углом. — Ну ладно. Будь проклят, Людвиг. Моя одержимость когда-нибудь тебе отольется. И не пытайся вымаливать прощение.
— Я не пытаюсь, — сказал вампир, чувствуя ту тоску, которая всегда сопровождает абсолютное непонимание. |