– Нет, не он выигрывал, – проговорил Кильон.

Через несколько кварталов они сошли с поезда, сразу же попав в толпу ночных гуляк, высыпавших из баров, борделей и казино. Тех, кому не хватало ума уступить дорогу, Мерока расталкивала, а Кильон понуро брел по расчищаемому ею коридору. Жонглеры, глотатели огня и каталы развлекали народ каждый на свой манер. Размалеванная грудастая певица, забравшись на гору ящиков, голосила под аккомпанемент парового орга́на. Стоящая посреди улицы каллиопа играла мелодию по перфокартам, а органщик подбрасывал в печь растопку и следил за давлением пара. Кильон узнал песню: ее исполняла певица Блейд.

– Вот уж не думал, что здесь слушают Блейд, – удивился он.

– Нет, Мясник, ты все понял шиворот-навыворот. Песня старинная, а Блейд за нее ухватилась.

Кильон улыбнулся своему невежеству:

– Я понятия не имел.

– Чтоб ты знал, Клинок куда сложнее, чем кажется большинству. Кочевать из зоны в зону – это тебе не раз плюнуть. Я вот за свои странствия поняла, что Клинок наш – живой организм, внутри его все движется. Тебе ли не знать, что́ кочевая жизнь творит с телом.

– Да уж, мне ли не знать… – пробормотал Кильон, пробираясь вслед за Мерокой сквозь галдящую толпу. – Тебе ведь здесь нравится? В смысле, на Клинке?

– Да, черт подери! Сбегала отсюда пару раз, но что-то тянет меня обратно.

Каллиопа стояла перед светло-зеленым зданием с деревянной обшивкой, украшенным изысканным портиком и многочисленными красными балкончиками. Фасад освещала гирлянда бумажных фонариков пастельного цвета. Над входом резная ящерица изгибалась вокруг вывески, гласящей: «Купальня „Красный дракон“». Свет в окнах и клубы валящего из труб пара подтверждали, что заведение еще открыто.

– Нам сюда, – сообщила Мерока.

– Откуда ты знаешь, что Тальвар на месте?

– Тальвар всегда на месте, на то он и Тальвар. Это его фишка. – Девушка приостановилась. – Мясник, ты как, сильно брезгливый?

– Я патологоанатом.

– И то правда.

Мерока поднялась по ступенькам к входу и заговорила вполголоса со стоящим под портиком длинноусым крепышом-портье. Тот оценивающе глянул на Кильона и кивнул, пропуская обоих в купальню. Девушка явно знала дорогу. Она повела Кильона длинным коридором, вдоль которого располагались парные, раздевалки, бассейны. В удушливо влажном воздухе резко пахло ароматическими маслами и духами. Кильон уже почти сварился в своем пальто, лоб и шею усеяли капли пота. Он снял очки, протер запотевшие стекла и тотчас надел снова, пока Мерока не успела заглянуть ему в глаза. То и дело мелькали посетители в полотенцах – лоснящиеся от пота пузатые мужчины семенили из комнаты в комнату. Повсюду сновали мойщицы в длинных шелковых халатах, с волосами, собранными в пучок и скрепленными украшенными жемчужинами шпильками. Ни дать ни взять восковые фигурки!

В конце коридора располагался кабинет. Мерока постучала в дверь со стеклянной панелью и вошла. Внутри находились две женщины. Одна из них, пожилая, в очках, сидела за дорогим письменным столом с обитой кожей столешницей и как раз обмакнула перо в чернильницу. Ее седые волосы были убраны назад и схвачены заколкой из расписанного цветами папье-маше. Перед ней стояла молодая мойщица – ее подбородок дрожал, на глазах закипали слезы. Судя по всему, Мерока с Кильоном явились в разгар служебной выволочки.

– Это послужит тебе уроком, Ицли, – проговорила седая. – Ступай, не будем больше об этом. Но учти: второй раз предупреждать не стану.

Девушка подобрала юбки и бочком двинулась к двери. Казалось, она катился на невидимых шасси.

– А, Мерока! – воскликнула седая.