— Я знаю, каково это, сдаваться. Нельзя этого делать, нельзя!

— Ах да. Я порой забываю, что у тебя бывают припадки безумия. Не сразу я согласился пустить к себе сумасшедшего, не сразу. Однако чарлстонское воспитание оказалось сильнее, чем предубеждение против психбольниц.

— Среди нас еще ходят святые вроде вас.

— А теперь иди домой, — вздохнул мистер Кэнон. Видно было, что он устал.

— Я останусь с вами на ночь. Посплю на этом стуле.

— Что за нелепая идея! Этого мне еще не хватало!

— Мои родители считают, что вам не следует оставаться одному. По крайней мере, в первую ночь.

— Я всю свою жизнь был один. Давай с тобой так договоримся. Сейчас ты пойдешь домой и выспишься в собственной постели. А утром, по дороге в школу, занесешь мне свежую газету.

— Вы точно не хотите, чтобы я остался?

— Как еще я могу доказать это?! — вспылил мистер Кэнон. — Подать дымовой сигнал? Тебе положено быть дома, со своими родными. А мне положено быть одному, со своими мыслями.

— Позвоните мне ночью, если понадоблюсь. Через десять минут я буду у вас, тут рядом.

— Я храплю.

— Ну и что?

— Это такое плебейство — храпеть. Храпят сантехники, продавцы старых автомобилей, сварщики, члены профсоюза. Чарлстонский аристократ не должен храпеть. Человеку с моим социальным положением храпеть непозволительно.

— Медсестры как раз обсуждали это, когда я пришел.

— И о чем же кудахтали эти курицы?

— Говорили, что вы издаете больше шума, чем вулкан при извержении.

— Ну я покажу им. — Старик был крайне недоволен, что его частная жизнь стала предметом злословия. — Эти клуши пожалеют, что узнали имя Харрингтона Кэнона.

Раздался шум возле двери, и вошла медсестра Верга с подносом, на котором лежал бумажный кулечек с таблетками и шприц внушительного размера. Я знал, что мистер Кэнон — не большой любитель уколов, и не удивился, когда он взвыл:

— Господи, да такая доза усыпит и голубого кита!

— Возможно. Но уж вас-то наверняка.

— Ты запомнил, кому нужно позвонить?

— Да, мистер Кэнон. Адвокату, настоятелю, директору Чарлстонской библиотеки, сотруднику Музея искусств Гиббса. И покормить кошек.

— Один раз в день. Не больше.

— Принести молитвенник, который ваш прапрадед взял с собой, когда отправился на Битву в Глуши.

— Все, больше ничего мне в голову не приходит. Я устал, очень устал.

Несмотря на протесты старика, я устроился-таки на стуле возле кровати и держал его за руку. Лекарство подействовало быстро, и через несколько минут Харрингтон Кэнон заснул. Конечно, всю ночь напролет мистер Кэнон храпел — смешно, выводя тонкие рулады. Один раз он проснулся и попросил холодной воды, и я напоил его, поддерживая голову рукой. В пять утра медсестра Верга, как мы договорились, разбудила меня — пора было развозить газеты. Я поцеловал мистера Кэнона в лоб, шепотом пожелал ему доброго утра и попрощался. Я прекрасно понимал: мне здорово повезло, что я познакомился с таким человеком. Меня ожидало много дел тем утром.

Пятница шла своим чередом. Я сидел на уроке французского, этот язык мне не давался — говорил я ужасно, писал еще хуже. Принесли записку от директора. Мать вызывала меня к себе. Я отправился в тронный зал, по дороге ломая голову, чем мог навлечь на свою голову царственный гнев, но так ни до чего и не додумался.

Мать что-то писала с таким важным видом, словно составляла текст Великой хартии вольности. Этот монастырский способ она использовала, чтобы внушить посетителю трепет.