— Так ты все ж таки решил, Андрюша, сызнова к кержакам пробиваться? Но тогда же ведь получится, что мы опять на них большую беду накличем? А ведь и так уже сколько ихних бед на нашей с тобою совести!

— Согласен, Иван Семеныч. Но это только — с одной стороны. А вот с другой… Ее же, беду-то эту новую, и кликать уже не надо. Она же уже и так к ним заявилась… Могут ведь эти уроды и без нашей помощи новое место скита нащупать? Могут ведь, так?

— Да кто ж их знает? Наверное, могут…

— А Елизар с людьми ведь об этом даже и не догадываются. Не знают, какая страшная опасность снова над скитом нависла. А потому, конечно, ни к какой обороне готовиться еще и не думали, понимаешь? У них же этого и в мыслях нет!.. Да и уверен я, что они не сумеют без нашей помощи от этих кровожадных скотов отбиться. Они же совершенно на это не способны. Просто неспособны на человека руку поднять.

— И то верно, Андрюша, — тяжело вздохнул старик. — И то верно.

— Да нет же, конечно, — ни за что не сумеют! Так и пропадут ведь все до единого — ни за что ни про что!

— Да, Андрюша, правильно! Твоя правота! — моментально отозвался Семеныч, и голос его предательски дрогнул. — Надо их искать, надо! Большая за них вина на нас, парень, камнем висит! Жили себе люди и беды не знали, пока мы с тобой тогда к ним не приблудились… Получается, что это мы с тобою к ним горюшко и притащили. И теперь нам, Андрюша, сам бог велел за них заступиться, подмогнуть им этих злыдней обороть.

— Ладно, Иван Семеныч, давай-ка пока не будем себе понапрасну душу терзать. Все равно, пока погода не уляжется, мы отсюда не сможем и шагу ступить… Попробуем, бать, подремать хоть немного. Силы нам с тобой еще определенно пригодятся. Верно же ты сказал — еще намытаримся.

Славкин

Вертолет набрал высоту, накренился, заложил над заснеженными сопками широкий плавный вираж и, став на прямой курс, неспешно потащился вдаль, постепенно уменьшаясь в размерах, пока не превратился в едва различимую точку. А потом и вовсе потерялся из вида. Но похожий на стрекот цикады монотонный шум винтов еще долго висел в разреженном морозном воздухе.

Славкин проводил вертушку равнодушным взглядом. Распечатал последнюю пачку «Петра». Прикурил. С наслаждением затянулся: «Осталось девятнадцать штук — как раз до конца дня, а там — в завязку. В «поле» не дымить — святое правило». Жадно добил сигарету до фильтра. Бросил бычок под ногу. По привычке притоптал, тщательно растер, присыпал снегом. Пошевелив плечами, проверил, как сидит раскладка, тщательно расправил скрутившиеся резинки на манжетах маскхалата и словно воочию разглядел на нетронутом, девственно чистом снегу уходящую в таежные дебри цепочку следов: «Ну что, братишка? Начинаем? Карты вскрыли. В остатке — только прикуп». Одернул перехлестнувший грудь ремень винтореза и мягко заскользил вперед, постепенно набирая нужный темп ходьбы.

Жалко ли ему было Андрюху Мостового? Да ну — какая глупость! Да кто бы его самого пожалел?! Хотя бы раз! Хотя бы как-нибудь! Да хоть когда-то!..

Ему едва исполнилось десять лет, когда утомленная бесконечными разборками семья окончательно и бесповоротно распалась. Отец, простой, как три копейки, жизнерадостный слесарюга из ЖЭКа, попросту в один прекрасный миг свалил на сторону, связался с молодой смазливой сучкой, их давнишней соседкой по лестничной площадке, которая ему едва ли не в дочки годилась, и умотал с ней на пару на вольные «севера» толковую деньгу заколачивать. И даже развода, сволочь, не удосужился оформить.