Увлекшись, Мальшет прочел Христине целую лекцию. Она слушала, радуясь, что он говорит для нее одной. Мальшет понял, что его слова впустую.

— Тебя не убедишь! — Он вдруг с горячностью потряс ее за плечи.— Посмотри вверх. Видишь миры? Рано или поздно ты сама поймешь: нет на небесах никого, кому бы могла молиться, на кого бы могла надеяться. Это придумал слабый, одинокий человек в своем страхе. И это его успокоило. Религия несчастных и обремененных. Я читал Евангелие. Одно время я очень увлекался историей религий. Их множество, начиная с языческих. И все же никаких богов нет. Знаешь, что есть?

— Знаю, Марфенька говорила: закон тяготения есть, электроны и протоны есть! — в отчаянии воскликнула Христина.— Но ведь это страшно, Филипп Михайлович!

— Это прекрасно и величественно!

— Но кто же тогда все это создал?

— А кто бога создал?

— Он был всегда! Он вечный...

— И материя вечна.

— О! Я такая неразвитая, я не умею доказать. Я просто верю всем сердцем.

— Учись — и тебе скоро понадобятся доказательства!

— Я с осени буду учиться в восьмом классе, заочно, но я все равно буду верить, сколько бы ни училась.

— Ерунда. Ты сама перестанешь верить, когда перестанешь бояться. Твоя вера — это твой страх. Я уверен, что ты каждую ночь умоляешь отклонить от тебя все беды. За Марфеньку, наверное, просишь. Ведь так?

Филипп пытливо заглянул в ее лицо, приблизившись, так как сумерки сгустились. Губы ее чуть вздрагивали.

«В ней что-то есть притягивающее...— неожиданно подумал он.— Я бы не удивился, если бы кто-то полюбил ее, страстно, на всю жизнь. Как-то никто еще не видит... Она очень глубокая натура, как Лиза. Но Лиза вся — свет, утро, а эта бродит во мраке».

— Это пройдет у тебя,— сказал он вслух.— Ты станешь здоровой, сильной, смелой. Интересно будет тогда посмотреть на тебя... А ты... красивая!

— Филипп Михайлович!..

— Тебя, верно, ищет Марфенька... Пошли. Мальшет в молчании проводил Христину до дому и пошел к себе. Христина долго смотрела ему вслед, потом вошла в комнату.

Марфеньки не было. Не зажигая огня, Христина села на подоконник затаив дыхание. Сердце ее билось усиленно. Он сказал: «А ты... красивая!»

Это ей, Христине, сказал Филипп Мальшет: «Ты... красивая!»

В комнате было душно. Молодая женщина снова вышла наружу. Ночь была темной, знойной, безлунной. Прямо над головой сиял Млечный Путь. «Видишь миры?»

Вижу. Я вижу. «Ты... красивая!»

Глава третья

ЗАМЫСЛЫ, СОМНЕНИЯ, НАДЕЖДЫ

(Дневник Яши Ефремова)

Вышла в роман-газете моя повесть «Альбатрос».

Странно и приятно было держать ее в руках: еще всюду валяются черновики, еще так недавно, кроме меня самого, никто о ней ничего не знал-.

Мачеха говорит: «Вот куда государственные денежки летят: Яшка чего-то там набредил, а они печатают».

Отец и то смотрит с каким-то удивлением, особенно когда узнал, сколько я за это получу денег. В поселке столько разговоров об этом! Они тоже не одобряют.

Кажется, один только Афанасий Афанасьевич радуется от всего сердца. Он сказал мне при встрече: «Ничего, парень, нет пророка в своем отечестве. Так повелось исстари, что в родном городе признают самыми последними. Я всегда чувствовал, что у тебя какой-то талант, только не знал какой, ведь ты с учителями не очень-то откровенничал, даже со мной, хотя я был твой классный руководитель и любил тебя».

Это правда, он очень любил меня, а я его—больше всех учителей. Афанасий Афанасьевич сильно постарел, волосы у него вылезли, и он совсем лысый.