|
- Ничего не снимайте. Я каждый раз рискую их жизнью, когда сюда входит новый человек. - Он отпустил мое запястье. - Так постарайтесь, чтобы я рисковал не зря. Расскажите мне, кто это сделал. Я замотала головой, стараясь дышать медленно. Когда я смогла говорить, то спросила: - Как выглядит остальное тело? Он посмотрел на меня вопрошающими глазами. Я выдержала взгляд. Все лучше, чем смотреть на эту койку. - Вы уже побледнели. Вы уверены, что хотите видеть остальное? - Нет, - честно ответила я. Даже по одним только глазам было заметно удивление. - Мне ничего сейчас так не хочется, как повернуться и выйти из этой палаты, - сказала я. - Новые кошмары мне не нужны, доктор Эванс, но меня позвали высказать мнение эксперта. Его я не могу составить, пока не увижу всего. Если бы я могла без этого обойтись, то, поверьте мне, я бы не просила. - И что вы думаете так узнать? - спросил он. - Я здесь не для того, чтобы на них глазеть, доктор. Но я ищу разгадку, кто это сделал. Почти всегда ключи к разгадке - на телах жертв. Человек на койке мелко задергался, мотая головой из стороны в сторону, будто ему было очень больно. Тихие беспомощные звуки доносились из безгубого рта. Я закрыла глаза и попыталась восстановить ровное дыхание. - Пожалуйста, доктор. Я должна видеть. Открыла глаза я как раз вовремя, чтобы увидеть, как он отворачивает простыню. Он снимал ее, аккуратно складывая, дюйм за дюймом открывая тело пациента. Когда тело обнажилось до пояса, я уже знала, что с человека сняли кожу заживо. Я-то надеялась, что это будет только лицо, это само по себе уже было ужасно. Но чтобы ободрать тело взрослого мужчины, нужно чертовски много времени, нужна вечность, полная безумных криков, чтобы сделать это так хорошо и тщательно. Когда простыня была снята с паха, я покачнулась - чуть-чуть. Это не был мужчина. Паховая область была гладкой и ободранной. Я поглядела на грудь - строение скелета мужское. Я затрясла головой и спросила: - Это мужчина или женщина? - Мужчина, - ответил доктор. Я глядела, не могла не глядеть на половые органы, которых не было. - Черт, - тихо произнесла я и снова закрыла глаза. Жарко было, очень жарко. С закрытыми глазами я слышала шипение кислорода, шепчущий шорох бахил сестры, подошедшей к нам, и тихие звуки с койки, где дергался пациент, привязанный мягкими ремнями за лодыжки и запястья. Ремнями? Я их видела, но не зафиксировала в сознании. Я видела только тело. Да, тело. Не могла я думать о нем как о человеке. Надо было дистанцироваться или я отрублюсь. Думать о деле. Я открыла глаза. - Зачем ремни? Голос у меня был с придыханием, но ясный. Я посмотрела на тело, потом подняла взгляд, встретившись глазами с доктором Эвансом. И глядела бы на него, пока не запомнила бы все морщинки возле его глаз, лишь бы не смотреть вниз, на койку. - Они все время пытаются встать и уйти, - сказал он. Я нахмурилась, чего под маской не могло быть видно. - Но ведь они не в состоянии? - Мы их держим на очень сильном болеутоляющем. И когда боль затихает, они пытаются уйти. - Все? - спросила я. Он кивнул. Я заставила себя снова смотреть на койку. - А почему это не может быть просто случай серийного... не убийцы, как его назвать? - Я пыталась подыскать слово. - Зачем вызвали меня? Я эксперт по противоестественному, а это может быть делом рук человека. - На тканях тела нет следов режущего инструмента, - сказал доктор Эванс. - То есть? - переспросила я, глядя на него. - Дело в том, что это не могло быть сделано лезвием. |
