— Ну зачем ты так говоришь?! (Киммериец почувствовал, как по худым, обнаженным плечам под его рукой прошла судорога.) Как можешь ты это сравнивать с закланием жертвенного животного?.. Ведь это же величайшее счастье, величайшая честь, которой только может удостоиться женщина нашего народа!..

— А с Сульфидой, Хайолой и Айшей будет то же самое? — спросил Конан, стараясь говорить спокойно, хотя спокойствие это давалось ему с трудом.

— С ними будет то же самое, ведь они тоже жены, как и я. Но только если ты их выберешь в оставшиеся дни. До сих пор ты выбирал одну лишь меня… Но еще есть время.

— Выбрал тебя! О, Кром! Ну это же надо!.. — воскликнул киммериец, не в силах больше сдерживаться. — Если б я знал, чем обернется для тебя этот выбор, я бы, подавив в себе отвращение, остался бы со злючкой Сульфидой. Из вас четверых ее мне меньше всего жалко.

— Ты оскорбляешь меня, киммериец! Разве я чем-нибудь заслужила это?! — В голосе девушки послышались слезы. Она приподнялась с ложа и гордо выпрямилась в темноте. — У тебя еще есть время остаться с Сульфидой! Ты волен выбрать всех четверых, волен трех, двух или только одну, но я не позволю тебе больше говорить о священных вещах в таком тоне! Да-да, не позволю! Если ты не сменишь тон на почтительный или вообще не умолкнешь, я уйду! Уйду, и оставайся тут в одиночестве!

По всему было видно, что девушка разгневалась не на шутку. Ее продолговатые глаза горели во тьме, как у дикой кошки, пальцы сжимались в кулачки и вновь разжимались. Озорной юный ребенок превратился в фурию.

Конану ничего не оставалось, как снова признать свое поражение в попытке добиться взаимопонимания. О, Кром! Видимо, он ничего не смыслит в женщинах. Возможно, пышногрудая и молчаливая Хайола или малютка Айша оказались бы понятливее и с ними удалось бы договориться. Его же угораздило выбрать безмозглую фанатичку (сходство с рыжей Карелой оказалось для него зловещим!), которая с восторгом относится к перспективе быть зарезанной на алтаре, подобно овце. Проклятие! Чтоб ему провалиться в пучины моря, этому острову!..

* * *

Утро третьего дня началось с подготовки к очередному ритуалу. Конана обрядили в высокий головной убор из ярко-алых перьев, плотно скрепленных одно с другим и перевитых бисером. На шею ему повесили массивную цепь из золотых дисков, а в правую руку вложили бронзовый посох с резным набалдашником в виде львиной головы с грозно распахнутой пастью.

— Кажется, сегодня устраивается что-то особенное! Неужели долгожданное соединение? — негромко спросил киммериец у Зейлы, улучив момент, когда она оказалась рядом.

Девушка, как и остальная троица жен, была обряжена пышнее и торжественнее обычного. Голову ее венчали перья страуса, а черные глаза были подведены углем до середины висков.

— Воссоединение произойдет завтра! — шепотом ответила она. — Это случается на четвертый день, а сегодня только третий! Сегодня будет очистительная жертва.

— И кому же повезет стать жертвой?

— А ты не догадываешься? Кого в день твоего приезда приговорил к смерти Великий Жрец?..

Конан, поглощенный последними событиями, забыл уже и думать о двух предателях, по чьей милости он оказался здесь. Известие, что сегодня он будет присутствовать при их казни (вполне ими заслуженной, разорви их Кром!), наполнило его самыми противоречивыми чувствами.

— Надеюсь, совершать это жертвоприношение придется не мне? — спросил он.

— О, нет. Тебе не полагается совершать никаких жертвоприношений. Это обязанность Великого Жреца.

— Вот и славно! А не мог бы я вообще сбежать от этого зрелища? Заняться чем-либо иным?.. — поинтересовался он с надеждой.