Почему я вообще постоянно об этом думаю? Впрочем, объяснение есть. Утром на меня накричали по телефону. Меня обругали. И вот теперь случившееся более двадцати лет назад снова встало перед моими глазами. Я помню, как исчезли отчеты о вскрытии, как рылись в моем багаже. Я была уверена, что тоже не вернусь домой живой, что меня убьют и объявят жертвой несчастного случая, самоубийства или даже убийства, как тех двух женщин, которые до сих пор стоят у меня перед глазами. Я вижу их так же ясно, как тогда, мертвенно-бледных, коченеющих на стальных столах. Вижу, как стекает кровь в дырку в полу морга, настолько примитивного, настолько плохо оснащенного, что нам пришлось пилить черепа обычной ножовкой. Там не было рентгеновского аппарата, и мне пришлось принести собственную камеру.
Я оставляю ключ на стойке портье и мысленно проигрываю недавний разговор с Бриггсом. Внезапно все проясняется. Не знаю, почему я не разглядела правду сразу. Его сдержанный тон, холодная расчетливость — я как будто смотрела на него через стекло. Мне и раньше доводилось слышать этот тон, но обычно в его обращении к другим, когда речь заходила о проблеме столь важного свойства, что решение ее находилось вне его компетенции. Дело не только в его личном мнении обо мне. Дело в чем-то таком, что выходит за рамки его типичных калькуляций и нашего неспокойного, изобиловавшего конфликтами прошлого.
Кто-то уже вышел на него, и это явно не пресс-секретарь и не кто-то из Довера — это человек сверху. Бриггс наверняка посовещался с Вашингтоном после того, как Марино слил информацию да еще поделился своими дикими домыслами прежде, чем я успела что-то сказать. Чего Марино не следовало делать, так это обсуждать кембриджский инцидент и меня заодно. Проболтавшись, он привел в действие тот механизм, о существовании которого и не догадывался. Да он о многом не догадывется. Марино не служил в армии. Не работал на федеральное правительство. Ничего не смыслит в международных делах. Его представление о бюрократии и интригах — это местное полицейское управление, то, что он сам характеризует одним словом — хрень. Он понятия не имеет о власти. Той власти, что способна повлиять на исход президентских выборов или развязать войну.
Бриггс не предложил бы послать самолет в Массачусетс, чтобы перевезти тело в Довер, если бы не получил указание из Министерства обороны, то есть из Пентагона. Решение было принято, причем без моего участия. Я так рассердилась на Марино, что, забравшись в фургон на парковке, даже не посмотрела на него.
— Расскажи мне об этом спутниковом радио, — обращаюсь я к Люси, потому что намерена добраться до сути, выяснить, что Бриггс знает или думает, что знает.
— «Сириус стилет», — отвечает с заднего сиденья Люси.
Я включаю печку, потому что Марино всегда жарко, когда остальные замерзают.
— По сути, обычное хранилище для файлов плюс источник питания. Работает, конечно, и как переносное ХМ-радио, оно так и задумывалось. Весь фокус в креативных наушниках. Не слишком изобретательно, но в техническом плане выполнено здорово.
— Они встроили пинхол-камеру и микрофон, — добавляет Марино, выезжая со стоянки. — Вот почему я и думаю, что этот парень был шпионом. Он же не мог не знать, что у него в наушниках встроенная система аудио— и видеозаписи.
— Может быть, и не знал. Может быть, это за ним кто-то шпионил, а он ни о чем не догадывался, — говорит мне Люси, и я чувствую, что они с Марино уже поспорили на этот счет. — Камера расположена в ободке, и заметить ее не так-то просто. А если и заметишь, то вовсе не обязательно догадаешься, что внутри — беспроводная камера размером меньше рисового зернышка, аудиотрансмиттер, который ничуть не больше, и сенсор движения, автоматически переключающийся в режим сна, если в течение девяноста секунд не регистрирует никакого движения. |