То, что он не мог представить лицо сообщника Кинделла, было дополнительной пыткой. Еще одна насмешка над его воображаемой способностью контролировать свой мир. От одной мысли о том, что в расчленении участвовали двое, Тима окатывала волна удушливого отвращения. Двое мужчин, расчленяющих ребенка. Он представил себе унылую физиономию Кинделла и задумался о том, отведено ли в аду специальное место для убийц детей. Он немного потешил себя, представляя муки, которые их там ожидают. Тим никогда не был особо религиозен, но эти мысли вдруг возникли из глубин его сознания, скрытых от света разума.

Голос Дрей, спокойный, но хриплый от слез, выдернул его из мрачных раздумий:

– Я была одна весь вечер… сидела с Триной, и Джоан, и чертовой Джуди Хартли… развозила других детей по домам… ждала подтверждения идентификации личности, звонила нашим родственникам, чтобы им не пришлось услышать об этом из… или прочитать в…

Она медленно подняла голову; челка упала ей на глаза. Она сделала еще один глоток из бутылки.

– Фаулер звонил.

– Дрей…

– Почему ты не приехал ко мне?

Он и не подозревал, что в его душе, до краев полной горя, еще осталось место для других чувств, но стыд вдруг нахлынул на него горячей волной.

– Прости.

Чувство разверзшейся между ними пропасти болью отозвалось у него в животе. Он вспомнил, как они полюбили друг друга – поразительно быстро. У обоих было тяжелое детство с чередой горьких разочарований и жестоких уроков, которое полностью отбило у них охоту полагаться на кого бы то ни было. И вот вопреки всему они оказались словно привязаны друг к другу. Они просиживали ночи напролет, разговаривая и обнимаясь; спешили через весь город, чтобы вместе пообедать, потому что они не могли дожить до вечера, ни разу не прикоснувшись друг к другу. Каждая деталь первых месяцев их знакомства с поразительной ясностью высветилась в его памяти – как он в машине держал руль и переключал скорость левой рукой, чтобы правой все время держать ее за руку; тихий звук, который она издавала, когда улыбалась, – будто вот-вот рассмеется от души. Как у нее болели щеки, когда она краснела, услышав комплимент в свой адрес (она говорила, что ощущение похоже на уколы сотни иголок), и ей приходилось с улыбкой на лице массировать щеки кончиками пальцев, пока он в конце концов не начал делать это сам. Как на прошлой неделе он вытащил ее на медленный танец, когда в ночном эфире замурлыкал Элвис; Джинни сказала, что ее тошнит, и ушла в свою комнату.

А сейчас он был в этой комнате с женой и с трудом ощущал ее присутствие сквозь темноту, пропитанную слезами и болью.

Он попытался найти какие-то слова, чтобы восстановить связь между ними:

– Мне позвонили. Мы были всего в трех милях оттуда. Я должен был поехать посмотреть.

– Ты поехал.

Он глубоко вздохнул:

– И он признался.

Она пыталась смягчить тон, но он почувствовал звучавшее в нем раздражение.

– Тим, ты отец жертвы. Тебя незаконно вызвали на место преступления, чтобы ты отомстил за свою дочь, убил этого человека. Объясни мне, как может нам помочь тот факт, что он признался?

Она с глухим стуком опустила бутылку на пол.

– Он схватил нашу дочь и изнасиловал ее. Разодрал ее на куски. А ты пошел к нему, рискуя затоптать улики на месте преступления и поставить под угрозу законность задержания этого подонка, а потом просто отпустил его!

– Я думаю, у него был сообщник.

Ее брови поползли вверх:

– Фаулер ничего об этом не говорил.

– Кинделл сказал, что он не должен был ее убивать, как будто у него с кем-то была предварительная договоренность, какой-то план.