Задумываюсь. Представить себе легко все, что хочешь. На деле же любой воображаемый пустяк превращается в проблему. В состоянии ли я регулярно видеть Уилфреда, наблюдать за ужимками Селены, встречать их всюду вдвоем?

Уже собираюсь покачать головой и твердо сказать, что придется мне забыть о Джоан, как вдруг меня посещает другая мысль: но ведь не исключено, что завтра я столкнусь с Уилфредом в каком-нибудь ресторане, кафе, баре. К тому же у нас масса общих знакомых, и рано или поздно мы увидимся на празднике, вечеринке, да мало ли где. Не сидеть же мне теперь взаперти, не прятаться же от людей?! А если новая встреча в любом случае неизбежна, почему бы не ездить себе на ипподром, где столько всего, что обещает подарить мне море радости? И где есть Виктор, который, если понадобится, всегда придет на помощь…

Медленно киваю.

— Да, пожалуй, ты прав. Я буду ездить на ипподром. И буду рада продолжить знакомство с Джоан.

Причесываясь, рассматриваю свое отражение в зеркале. Я опять спала, подложив кулак под щеку. Теперь на ней краснеют следы от пальцев. Прекрасно!

Вообще-то, когда все идет наперекосяк, о перевоспитании себя как-то не думается. На первый взгляд моя нынешняя жизнь не так уж и несчастна. Работа над диссертацией практически завершена, скоро защита, к Джоан я с каждым разом все сильнее прикипаю душой. Даже умудряюсь почти не замечать Уилфреда и Селену. Однако часть моего сердца будто парализовало, поэтому жить неуютно и тоскливо. От окружающих я старательно прячу свою печаль, но себя саму не обманешь.

Провожу рукой по полоскам на щеке, которые становятся все незаметнее, и смотрю на часы. Восемь двадцать пять. Мама уже не спит. Занятая своими делами и бесконечными раздумьями, я так и не позвонила ей. Впрочем, останавливают меня отнюдь не только дела. А еще и гадкое чувство не то зависти, не то злости и неизменный вопрос: почему у сестры есть все, а у меня ничего? Эта же мысль мелькает в моей голове и теперь. Сознавая, насколько она отвратительная и детски глупая, решительным жестом снимаю с телефона трубку.

Мама, как обычно, отвечает исполненным жизнелюбия немного капризным голосом:

— Алло?

— Мам, привет, это я.

— Дорогая! Как же хорошо, что ты позвонила! Сама я все не решалась. Думала, скажешь, что сую свой нос куда не следует…

Она многозначительно умолкает. О нашей ссоре с Уилфредом и о том, что я теперь живу у Мелиссы, я рассказала ей в двух словах через несколько дней после того жуткого дня. Мама лишь спросила, навсегда ли мы расстались. Я ответила что-то неопределенное. Она наверняка болеет за меня душой, но терпеливо ждет новостей и, слава богу, не пристает с расспросами. А я боялась, что буду вынуждена каждый божий день держать перед ней отчет и отказываться от многочисленных приглашений на устраиваемые знакомыми вечеринки.

— Как твои дела? — спрашиваю я.

— Замечательно! — восклицает мама.

Не без удовольствия отмечаю, что я не злюсь, а радуюсь. Пора приучить себя к мысли, что, если у тебя неприятности, никто не обязан страдать вместе с тобой.

— Что же приключилось такого замечательного? — интересуюсь я.

— У Лауры все в полном порядке, — начинает мама. — Врач говорит: если бы все так вынашивали, у нас бы была самая здоровая нация в мире!

Улыбаюсь с грустью и радостью.

— Вторая хорошая новость: они переезжают в новый дом! — объявляет мама.

— В новый дом? — озадаченно переспрашиваю я. — По-моему, им хватило бы и этого… Они же не тройню ждут.

— Мы посоветовались с родителями Бенджи и решили, что надо подыскать для них такое жилище, где хватит места и для троих, и для четверых малышей! — счастливо сообщает мама.