— Брэдфорд, а ты помнишь, как писал кипятком, из-за какой-то ерунды разозлившись на Кларенса, и за две недели, как положено, подал ему заявление об уходе? Я посоветовал тебе не увольняться. А ты ответил: «Но я же уже уволился!», а я сказал тебе: «Забери заявление обратно!» И ты сделал это. Кто еще, кроме Кларенса, какая другая контора стала бы терпеть все это дерьмо от простого писаки? А ты дважды проделывал такие штуки, насколько я помню. И просидел на своем месте еще лет десять.

Ему снова удалось рассмешить Брэда.

— Угу, я всегда был придурком, — хмыкнул он.

— Мы проработали вместе кучу лет. Не говоря ни слова друг другу, мы провели вместе сотни, а может быть, тысячи бесконечных часов то в твоем, то в моем кабинете, пытаясь найти правильное решение, пока что-то не начинало вырисовываться.

— Да, это было круто.

— Зуб даю, так и было. И ты тогда был крутым. Не забывай об этом!

— Спасибо, старик.

— Ну так как насчет выписки? — спросил он Брэда. — Когда, думаешь, тебя выпустят?

— Точно не могу сказать. Полагаю, недели через две. У меня тяжелая клиническая депрессия, и здесь, мне кажется, мне легче ее переносить, чем дома. Сейчас я почти в норме. Теперь я совсем спокоен. Обещаю тебе, что скоро поправлюсь.

— Это хорошая новость. Я тебе еще позвоню. Надеюсь, в следующий раз обстановка будет более располагать к беседе.

— Ну ладно. Спасибо, что позвонил, — заключил Брэд. — Большое спасибо. Я был очень рад поболтать с тобой.

Повесив трубку, он задумался. Понял ли Брэд, кто ему звонил? Действительно ли он вспомнил то, о чем я говорил? Судя по его голосу, он вряд ли когда-нибудь выйдет из больницы.

Затем он снова набрал номер. Он не мог не позвонить, хотя знал, что Брэд лежит в психушке, знал про смерть Кларенса и понимал, в каком плачевном состоянии находится Феба после инсульта, — все это давало ему немало пищи для размышлений, так же как и воспоминания Гвен о том, как он учил Нэнси петь «Улыбайся!» не хуже Ната Кинга Коула. На этот раз он позвонил Эзре Поллоку, которому оставалось жить не больше месяца, но, как ни странно, когда его приятель сам снял трубку, голос у него был веселый и полнозвучный, и говорил он с таким же апломбом, как всегда.

— Эз, — сказал он, — как у тебя дела? Вроде настроение у тебя ничего.

— Я сразу оживаю, когда мне кто-нибудь звонит, потому что теперь болтовня по телефону стала моим единственным развлечением.

— Ты разве не в депрессии?

— Никак нет. У меня не хватает времени на депрессию. Нынче я — сама сосредоточенность. — Засмеявшись, Эзра добавил: — Теперь я вижу все насквозь.

— И себя тоже?

— Да, и себя самого. Хочешь верь, хочешь нет, но я сорвал с себя все наносное, всю эту ерунду и теперь хочу докопаться до самой сути. Я начал писать мемуары о рекламном бизнесе. Прежде чем уйти из этого мира, нужно трезво оценить все что было, посмотреть фактам в лицо. Вот так, парень. Если бы я прожил еще немного, я бы написал отличную вещь.

— Не забудь включить в свои мемуары тот случай, когда ты в панике ввалился ко мне в кабинет и сказал: «У нас все горит. Чтобы завтра утром, не позже, раскадровка лежала у меня на столе!»

— Но это же сработало!

— Ты всегда был старательным и исполнительным парнем. Помнишь, Эз, я как-то спросил тебя, почему это гребаное средство для мытья посуды, которое мы рекламировали, должно бережно относиться к нежным женским ручкам? Ты принес мне целый трактат про алоэ.