Стояло лето 1967 года. Ей было двадцать шесть.

Затем, сразу на следующий день, он получил дурные вести о трех его бывших коллегах, с которыми работал вместе и часто сидел за столом во время обеда, когда они все служили в одном агентстве. Один из них, Брэд Карр, был руководителем творческой группы; сейчас он лежал в больнице после неудачной попытки самоубийства. Вторым был Эзра Поллок, мужчина лет семидесяти, у которого был рак в последней стадии. А третьим — его босс, большая шишка и при этом мягкий, рассудительный человек, добивавшийся самых выгодных контрактов для своей компании, внимательный ко всем, кому благоволил; он страдал хроническими сердечно-сосудистыми заболеваниями и все время жил под угрозой инсульта, что, к удивлению бывших коллег, выяснилось из некролога, помещенного в «Таймс» вместе с фотографией, под которой были напечатаны следующие слова: «Кларенс Спрако, советник Эйзенхауэра во время Второй мировой войны, новатор в области рекламы. Скончался в возрасте восьмидесяти четырех лет».

Он немедленно позвонил жене Кларенса домой, в Беркшире, где они с мужем жили в последнее время.

— Привет, Гвен, — сказал он.

— Здравствуй, дорогой мой. Как дела?

— Нормально. А ты как?

— У меня все в порядке. Приехали дети, и вокруг меня много народу. Это очень помогает. Знаешь, я должна тебе сказать столько вещей… В каком-то смысле я была готова к его смерти, но разве можно быть готовым к этому? Когда я пришла домой и увидела его лежащим на полу, это было просто ужасно. Он лежал там уже около двух часов, как потом выяснилось. Скорее всего, он умер во время обеда. Меня не было дома — я обедала в городе, в том-то и беда. Знаешь, для него это хорошая смерть. Она наступила совершенно внезапно. К счастью, у него не было второго инсульта, и его не разбил паралич, и нам не нужно было срочно отправлять его в больницу.

— Что послужило причиной: кровоизлияние в мозг или сердечный приступ? — спросил он ее.

— У него был инфаркт миокарда.

— А он болел до этого?

— У него было высокое давление; вообще-то, у него всегда были проблемы с давлением. Всю прошлую неделю ему было не по себе: подскочило давление, и его никак не удавалось снизить.

— А что, таблетки не помогали?

— Ему прописали кучу разных таблеток, он их буквально пригоршнями ел. Вероятно, у него что-то случилось с сердечной артерией. Ты же понимаешь, старые, изношенные сосуды, и вдруг наступает такой момент, когда организм перестает работать. Вот и настал такой момент для него, когда ему стало совсем плохо. Пару дней тому назад он сказал мне: «Что-то мне не можется».

Он хотел жить, но не нашлось таких лекарств, чтобы продлить ему жизнь. Никто не смог бы ему помочь. Трудно быть стариком, дорогой мой: пожилой возраст — это вечная борьба с самим собой: то одно, то другое, как говорят, не понос, так золотуха. Ты ведешь жестокую борьбу, но постепенно слабеешь и не можешь больше сражаться, как прежде.

— Сегодня я прочел некролог, где о нем написаны очень теплые слова. Там его назвали выдающимся человеком. Жаль, что у меня не было возможности вставить в этот некролог несколько фраз о том, что он обладал удивительной способностью ценить тех людей, с которыми работал. Я увидел его портрет в газете и вспомнил тот день, когда мы с одним нашим клиентом отправились обедать в «Четыре сезона» и в фойе случайно натолкнулись на Кларенса. И мой клиент сразу же расплылся в улыбке, сказав:

— Привет, Кларенс, как дела? Ты знаком с этим молодым человеком? Это наш художник — постановщик.

И Кларенс ответил:

— Ну конечно знаком. Слава богу, я знаком с ним. И слава богу, что все агентство его знает.