У парадного их обогнал вооруженный Вовка. Девочка еще с минуту потютюшкала птенцов, потом тоже ушла.
Войдя, Симагин сразу учуял ненавистный запах. Но Ася встретила их такая лучезарная, такая домашняя и желанная, что он смолчал, лишь сдержанно покрутив носом. Не таков был Антошка. Он с порога принялся дергать Симагина за руку, а когда тот нагнулся, свистяще, оглушительно зашептал: «Она опять! Чувствуешь? Она опять!» Ася помрачнела и ушла на кухню. Приходилось держать марку. Чеканной поступью, неотвратимый, как само Возмездие, Симагин последовал за нею и строго спросил:
– Откуда вонища?
– Мам, – проникновенно сказал Антошка сзади, – ты что, что ли не знаешь, что одна капля никотина убивает лошадь? Курить же вредно.
– Где покорность? – вопросил Симагин. – Муж я тебе или не муж?
Она подняла на него широко открытые, честные глаза и ответила:
– Муж объелся груш.
– Антон, – сказал Симагин твердо, – изволь нас оставить.
– Только не шлепай ее больно, – попросил сердобольный Антошка и вышел, аккуратно притворив дверь.
– Прости, – тихо сказала Ася. – Я что‑то переволновалась сегодня.
Она смотрела чуть исподлобья, моляще, и чуть приоткрыла губы, словно ждала. Она стояла хрупко, очень прямо. Она была. Он осторожно положил ладонь на ее гладкую шею, и сердце скользнуло в горячую бездну; стены, крутясь, сухими картонками отлетели куда‑то, Ася едва не упала, запрокидываясь, целуя, сразу загораясь в его руках… но вот уходит, отрывается, вот уже стоит у окна и так дышит, будто ныряла за жемчугом… и что‑то шипит на плите.
– Ну вот опять… – у нее не хватило воздуха. У нее кружилась голова, все упоительно плыло. – Ведь бульон же убежал!
У двери оскорбленно скребся Антон, бубня: «Вы что, что ли целуетесь, да?»
– Заходи! – позвал Симагин еще чуть перехваченным голосом. Антошка вошел независимой расхлюстанной походочкой, руки в брюки, и некоторое время прогуливался как бы ни при чем. Потом, обвинительно тыча в Симагина указательным пальцем, сказал:
– Вот если бы я курил, ты бы меня уж не целовал!
– Наверное, – улыбнулся Симагин.
– Не знаю, – сказала Ася, – что это на нашего папу иногда находит. Вдруг возьмет и поцелует ни за что ни про что.
– Я ведь уже старенький, – жалобно стал оправдываться Симагин. – Какие у меня еще в жизни радости? Это вы можете летать на крыльях диаметром двадцать метров, а мне…
Антошка победно взревел и запрыгал поперек кухни:
– Ты что, что ли не знаешь, что такое диаметр?!
– …Чай будешь пить? – спросила Ася, отрываясь от книги.
– Буду, – ответил вошедший в кухню Симагин.
– С булкой будешь?
– С булкой буду. И с маслом.
Она встала, подошла к хлебнице.
– Городская есть и бублик.
Симагин сел верхом на табуретку.
– С кр‑рэнделем буду, – веско сообщил он и разинул рот в ожидании.
– Уснул? – спросила Ася, намазывая ему бублик маслом.
– Ага. Морского змея половил минут десять, и привет. А змей, между прочим, оказался разумный.
– Тошка так изменился.
– Мы все изменились.
– Что‑то еще из нас выйдет… – проговорила Ася. – Что из него выйдет? И что, – она лукаво улыбнулась, – из тебя выйдет? Вот, кстати, это про тебя… Покрепче?
– Покрепче буду.
Она налила ему покрепче, свободной рукой пролистав свою книгу на несколько страниц назад. |