— Садись вперед, — обратился он ко мне и то ли ухмыльнулся, то ли шмыгнул носом.

Я снова оглядел поезд. Так и есть, ни одного свободного места.

— Прости, Левша, похоже, придется мне ждать следующего раза.

Парень оглядел пассажира первого вагончика и ухватил его за шиворот. Одним рывком он зашвырнул мальчика к небесам. Я не видел, чтобы тот приземлился.

— Впереди свободно, — повторил Левша и плотоядно улыбнулся.

— Действительно, а я и не заметил, — ответил я, садясь. Я повторял про себя, что готов ко всему, как будто это могло помочь. И если несколько минут назад я только что кипятком не писал от ярости, как сказала бы моя мама, то теперь я и в самом деле едва штаны не намочил. Ну почему именно американская горка!

Я надавил на страховку, но она все время выстреливала вверх.

— Эй, подождите!

Поздно. Левша схватился за рычаг, налег на него и мы покатили по отвесному подъему в ветреное небо.

Подъем занял не меньше десяти минут. У меня замерзли руки, а я все давил на эту дурацкую перекладину, которая не собиралась опускаться. Рельсы поднялись выше облаков, а под ними тянулась до земли огромная деревянная решетка, похоже, высотой в добрую пару миль. В моем мире никто не смог бы построить такую громадину, но здесь у Кассандры встречалось множество чудес архитектуры.

Мое сердце ускорило ритм, заболела грудь. Во что превратится это испытание, когда мы полетим вниз? Я говорил себе, что, может быть, это всего-навсего американская горка. Только очень, очень большая.

На вершине все остальные пассажиры задрали руки к небу. Только тут я заметил, что облака имели определенную форму. Все они были чьими-то лицами.

Сверху стало видно спуск — и поезд рухнул вниз.

Мои зубы стучали, а мозги, казалось, хотели выпасть наружу. Мы не просто падали под действием силы тяжести, но ускорялись быстрее, чем позволила бы земная гравитация. Нырнув в облака, я почувствовал, как натягивается кожа на лице. И тут все стало меняться. Горка начала принимать свое истинное обличье.

Моим ногам стало свободнее, как тогда, в машине, но перед глазами не спешили возникать остальные детали автомобиля. Вместо этого появилась панель управления с десятками рычажков, кнопок и экранов. Вокруг возник стеклянный купол, отрезавший меня от внешнего мира, и вместо лязга железа зазвучал рокот мотора.

Из пола вырос рычаг с двумя ручками, а скосив глаза, я увидел под собой расходящиеся крылья, на каждом из которых красовалось ярко-красное пятно.

Я сидел за рулем самолета.

Попытавшись отыскать кого-нибудь из товарищей по несчастью, я понял, что поезд развалился на двенадцать кабин. Я оказался в персональной летательной машине, да еще и сделался предводителем эскадрильи, прорезавшей облака.

В памяти всплыли мои билеты “American Airlines” до Нью-Йорка, засунутые поглубже в ящик стола. Вдруг перспектива питания в полете и телевизора перестала казаться такой уж пугающей.

«Ну хорошо, — говорил я себе, пытаясь справиться со страхом. — Я пилотирую самолет. Я справлюсь. И что, если раньше я этого не делал? И что, что каждый год сотни людей разбиваются? Я разберусь. Можно же прочесть, что написано под каждой кнопкой, и все понять.

Оказалось, нельзя. Потому что все было надписано по-японски.

Тут до меня дошло, почему на крыльях самолета нарисованы ярко-красные пятна. И почему горка называлась «Камикадзе».

У меня дома найдется истребитель «зеро» — точнее, аккуратно склеенная и раскрашенная модель. Он совсем как настоящий, но одно различие все же есть: самолет в моей комнате не опасен для жизни.

«Зеро» сильно затрясся: я нырнул в облако, остальные — за мной. Через несколько секунд мы пролетели через тучу и стало видно землю.