Дав ей прикурить из своих ладоней, он увидел на скулах Евы крохотные веснушки, проглядывавшие сквозь румяна. Но у него не было желания ее поцеловать. Она снова взяла его под руку.

— Кому было выгодно его убивать? — спросила она. — Он оставался последним из тех, кого мы подозревали.

— Сам не понимаю. После его смерти никто нам не прояснит эту историю с пластинками.

— Может, мы ошибаемся. И убили его по причинам, которых мы не знаем. А пластинки мы найдем у него дома.

Они разговаривали машинально, чтобы нарушить зловещее уличное безмолвие, заглушить страх в душе. Но страх звенел в их голосах, ощущался и в нетвердой походке. Они шли как пьяные. Ева протянула Лепра недокуренную сигарету.

— Докури. Меня от нее мутит… Ключи у тебя?

— Да.

— Это последний дом, угловой.

Они обошли дом, осмотрелись вокруг, повернули назад. Комната консьержки была освещена, в ней никого не было. Видна была открытая дверь, очевидно ведущая в кухню.

— Я пройду первым, — сказал Лепра.

Он, не таясь, вошел, пересек прямоугольник света, лежавший на плитах подъезда. Потом сделал знак Еве. Она присоединилась к нему.

— В самой глубине, — прошептала Ева. Пошарив в темноте ногой, Лепра нащупал ступени.

— Это на третьем, — заговорила Ева. — На каждом этаже только по одной квартире.

На площадке третьего этажа Лепра щелкнул зажигалкой.

— Попробуй плоский ключ, — сказала Ева.

Дверь сразу же открылась. Они бесшумно затворили ее, и Ева повернула выключатель. На стенах вспыхнули бра из кованого железа.

— Под нами люди, — сказала Ева. — Нельзя, чтобы они нас услышали.

Она сняла туфли. Лепра тоже разулся, потом посмотрел на часы.

— Скоро одиннадцать, — заметил он.

Ева вытянула руку вперед.

— Кабинет там, — сказала она.

Они прошли через просторную гостиную, увидели в большом венецианском зеркале свои движущиеся отражения. Лепра натолкнулся на столик, осыпались лепестки роз. Свет от ламп, горевших в прихожей, сюда уже почти не проникал. Ева пошарила вокруг.

— Это здесь, — сказала она. — Надеюсь, что ставни закрыты.

Она проскользнула в соседнюю комнату. Скрипнула половица, за ней другая.

— Можешь войти.

Лепра вошел. Настольная лампа рисовала светлый круг на огромном столе в старинном стиле. Освещенное боковым светом лицо Евы казалось маской.

— Займись полками, — сказала она. — Я проверю ящики стола.

Они бесшумно принялись за работу. Лепра перебирал книги. Ева рылась в бумагах.

— Здесь ничего, — сказал Лепра.

— Здесь тоже.

Он занялся тумбой, в которой стояли пластинки: Стравинский, Шостакович, Гершвин, Бела Барток… При свете лампы он читал наклейки, наклоняя каждую пластинку, чтобы рассмотреть звуковую канавку. Пластинки Фожера отличались узкой бороздкой — их было легко узнать.

— Мы ведь даже не представляем, чего мы ищем, — заметил Лепра. — Может, твой муж оставил письма.

— Мы бы их нашли, — возразила Ева.

— Может, Мелио арендовал сейф.

— Сомневаюсь!

Ева оглядела кабинет.

— Система.

И снова Лепра принялся разглядывать каждую пластинку.

— На проигрывателе пластинка, — сказала Ева.