Он оборачивается слишком поздно. Я бью его в живот кулаком, а потом достаю из-за пояса прут с рукоятью. Из всех щелей на меня смотрят дворовые. Голова-с-Плеч с трудом разгибается, и тут я наношу удар прутом по его голени. Нога подламывается, он с воплем падает. Я начинаю методично дробить ему кости: одну за другой, не трогая только голову. Он орёт. Он весь в крови – кровью пропиталась его красная накидка, его штаны. Один из ударов превращает его челюсть в кучу осколков. Я устаю. Оглядываюсь. Глаза – повсюду глаза.

На пороге моего дома стоит Бельва. В её глазах – слёзы. Я молча смотрю на неё, а затем последним ударом раскраиваю палачу голову. Иду к Бельве с прутом наперевес, прохожу мимо, она идёт за мной. Бросаю прут на пол, отстёгиваю пояс и сажусь на кровать.

Мне плохо. Она садится рядом, и я утыкаюсь в её пышное тело, прячусь в ней и рыдаю.

– Тебе не женщина нужна, – говорит Бельва. – Тебе нужна мать.

Она права. Иногда мне нужна женщина. Иногда – мать, которой у меня никогда не было. Бельва умеет быть и той, и другой.

Чаще всего мне нужна жертва. На эту роль годятся все остальные.

* * *

Через полчаса на пороге появляется Носорог. Я уже в порядке. Просто сижу на стуле и смотрю на Бельву. Носорог говорит:

– Жирный тебя видеть хочет.

Тяжело поднимаюсь и иду. Причина понятна.

Жирный ждёт меня на первом этаже усадьбы. Он сидит на красном диване, размещённом в стенной нише. Справа от него Кость, абсолютно голая, чего и следовало ожидать. Она омерзительна со своим болезненно худым и плоским телом. Мартиллы не видно, только быки по бокам дивана.

– Ну, рассказывай, – говорит Жирный.

Молчу.

– Зачем опять Голову обидел?

Молчу.

– Зачем в деревне кровавую разборку устроил?

Молчу.

– Сейчас, Риггер, ты пойдёшь в каземат. Две недели отдохнёшь, подумаешь о своих провинностях. Ну и знаешь, лучше сам иди. А то как в прошлый раз…

В прошлый раз меня расстреляли из арбалетов и отнесли в каземат мёртвым. Просыпаться утром на мокрых камнях – не самое большое удовольствие.

Но сегодня мне это безразлично.

– А пошёл ты… – говорю я и ухожу.

Один из быков хватает меня за руку, я выкручиваюсь и вбиваю ему нос внутрь головы. Бык, захлебываясь кровью, падает. Второй бык напрыгивает на меня, я выхватываю прут и перебиваю ему ноги. Кость визжит. Прут вонзается ей в правый глаз, она падает.

– Ну, знаешь… – Жирный ревёт и вскакивает.

В его руке – портативный арбалет. Он не успевает выстрелить: я прутом ломаю ему руку, а потом разбиваю голову.

– Сука, – бросаю я и иду к выходу.

Что-то холодное бьёт меня в район печени. Оглядываюсь: бык с переломанными ногами держит арбалет. Иду к нему, не взирая на боль в спине. Он выпускает вторую стрелу. Будь это лук, я бы поймал. Арбалет – нет. Стрела пробивает мне плечо. Продолжаю идти. Арбалет четырёхзарядный, с самовзводом. Третья стрела попадает в лёгкое.

Ноги подгибаются. Мир мутнеет. Тишина.

* * *

Открываю глаза. Больно. Кажется, я не в своей постели.

Я вишу на стене в пыточном подвале Жирного. Руки прикованы цепями, ноги не достают до пола. На них – тоже кандалы, врезанные в камень. Пыточный подвал – это редкое место в усадьбе, где стены – каменные.

Жирный стоит передо мной. На его лице – довольная усмешка.

– Всё, Риггер. Вчера ты доигрался. Следующую неделю я буду с радостью тебя пытать. А потом – в каземат. На полгода, не меньше. Может, образумишься наконец.