Но бывало так, что неделя сменяла неделю, а в их жизни все текло своим чередом. Если что и тревожило Наоми, то только занятия и экзамены, да еще перепалки с Мейсоном, который превращался порой в сущее наказание.
В обычные дни Наоми часто ходила в кино — не на свидания, а в компании друзей. Как-то раз она сидела в зале со своими приятелями (а Мейсон со своими) и ждала, когда же начнут показывать «Человека-паука». Удобно устроившись с попкорном и стаканом фанты, Наоми рассеянно просматривала ролики, предварявшие главный фильм.
Свет в зале погас, и ее подружка Джейми тут же начала обниматься со своим нынешним бойфрендом, но Наоми привычно игнорировала парочку.
Ей нравились фильмы. Причем душещипательным лентам она предпочитала истории вроде «Человека-паука» или «Властелина Колец».
Истории, где людям приходилось что-то делать, преодолевать какие-то трудности. Даже если к этому вел укус радиоактивного паука.
На экране поплыли кадры, сделанные с перспективы человека, который вел грузовик. Наоми знала, что такое перспектива, поскольку изучала фотографию. На руке мужчины красовалось обручальное кольцо.
Наоми нравилось подмечать детали.
Одна за другой они стали приковывать ее взгляд.
Наоми знала эти дороги. Знала грузовик. Когда мужчина свернул в лес, невыносимая тяжесть опустилась ей на грудь.
Одна сцена сменяла другую: погреб в лесу, фотографии, женщина на матрасе. Женщина, чьи глаза были полны ужаса.
У Наоми перехватило дыхание.
Вот уже камера смотрит на дом, расположенный у окраины леса. На их дом. У окна стоит худенькая, длинноногая девочка, с надеждой смотрит в небо, где уже клубятся грозовые тучи.
А вот уже вся семья в церкви — мать, отец, тощая девочка, маленький мальчик. И еще сцена — девочка тянет засов, запирающий дверь в погреб.
Это было уже слишком. Попкорн выскользнул из ее рук, стаканчик с газировкой рухнул на пол. Вскочив, Наоми кинулась к двери. Друзья кричали вслед:
— Эй, осторожней!
— Да что с тобой, Наоми?
Но она была уже у дверей.
Голос с экрана возвестил:
История порока. История мужества. «Дитя зла». Премьера в ноябре.
На подгибающихся ногах вывалилась она в вестибюль и рухнула на четвереньки. Голова кружилась, в груди невыносимо болело.
Будто издалека донесся до нее голос Мейсона:
— Вставай. Ну же, Наоми. Вставай!
Он поднял ее на ноги и выволок на жаркий сентябрьский воздух.
— Взгляни на меня. Наоми, взгляни на меня!
Ростом он был практически с нее. И глаза — у Мейсона были отцовские глаза, карие с золотистыми крапинками. Сейчас в них читались шок и тревога.
— Не могу дышать.
— Можешь. Должна. Вдохни, а затем выдохни.
— Ты видел? Это…
— Не говори вслух. Не здесь. Если спросят, тебе стало плохо. Затошнило, и мы ушли домой. Ну же, идем.
Она с трудом сделала два шага и тут же остановилась, перегнулась пополам: казалось, еще чуть, ее и правда стошнит. Но тошнота улеглась, да и голова уже так не кружилась.
— Ты знал? Знал про фильм?
Сжав ее за руку, Мейсон решительно потащил Наоми за собой.
— Я знал, что они снимают кино. Не знал только, что все уже готово, что они собираются анонсировать его прямо сегодня.
— Это был наш дом.
— Они вели съемки прямо на месте.
— Откуда ты знаешь?
— Это не тайна. Я знал про фильм, но не думал, что его уже выпускают в прокат. А говорят о нем давно — в Интернете полно статей и комментариев.
— А почему ты мне ничего не сказал?
Остановившись, он окинул ее тем презрительным взглядом, на который способны только близкие родственники. |