– Это невозможно… – Андрон попросту не мог сопоставить эти два слова «родители» и «погибли». – Мне нужно побыть одному.

– Мужайся, мой мальчик. – Рука Маркова легла парню на плечо. Некрасов стряхнул ее. Леонид Игнатьевич понимающе кивнул. – Нужно вылететь на место катастрофы для опознания тел. Нам нужно лететь вместе.

– Что? – Андрон пошатнулся. Земля ушла из-под ног. – Я не смогу…

– Мне очень жаль…

– Уйди, дядь Лень.

– Хорошо, хорошо. Я оставлю тебя… ненадолго.

Обстоятельства крушения самолета частной компании, услугами которой воспользовались Некрасовы, расследовались долго. Говорили об ошибке пилота, человеческом факторе, потому что погодные условия были оптимальными для полета. В случайность происшедшего верили только очень наивные люди. Однако нездоровая шумиха вокруг катастрофы со временем улеглась. По совести Андрону было безразлично, что стало причиной крушения. Родителей не вернуть, а кто виноват – запоздалый вопрос. Некрасов принимал соболезнования. Он чувствовал себя человеком, у которого отняли надежду. Теперь, когда Андрон остался без родительской поддержки, он ощущал себя так, словно одна его половина умерла, и этого уже не изменить, а этой, второй, едва удастся выжить. Когда никто не мог этого видеть, Андрон плакал. Это плакал маленький испуганный мальчик, которому очень плохо. Мальчик, который уже не хотел взрослеть. Оказывается, это слишком небезопасно. Чертовы страхи! Они материализовались в самый страшный сценарий, который он только мог себе представить. Отныне рассчитывать предстояло только на себя. А Андрон к этому не готов.

Конечно, Марков то и дело повторял, что он – плечо, на которое Андрон может смело опереться. Андрону показалось, что тот даже слишком часто говорит об этом.

Но разве Леонид Игнатьевич заменит ему отца? Марков все время был рядом. Он старался помогать по мере сил. Андрон принимал все как должное, позволяя себе погрузиться в горе. Он потерял отца и мать, а Леонид Игнатьевич – лучшего друга и компаньона. Это несоизмеримые потери. Андрону не было дела до страданий Маркова. Его попытки подчеркнуть, что они – одна семья, раздражали Андрона. Нет больше этой семьи. Не стало ядра, вокруг которого все вращалось.

– Ты не имеешь права поддаваться горю. Слышишь, Андрон! – Марков пытался вывести его из состояния оцепенения, безразличия.

– Сейчас я ни на что не способен, – признался Некрасов. – Я хочу закрыть глаза и спать. И чтоб без снов.

– Я скажу страшную вещь, – доверительно прошептал Марков. – Все в этой жизни проходит. Человек – выносливая тварь. Это только кажется, что все кончено. Внутри тебя сидит маленький непробиваемый человечек, который не даст умереть от тоски, горя.

– Это только слова. Мне плохо, очень плохо.

– Время, Андрон, время. Мы должны выстоять. – Впервые он сказал «мы», давая понять, что горе-то общее.

– Значит, мне нужно время, – вздохнул Андрон.

– Включайся в работу – вот тебе мой совет.

– Сейчас я не способен ни на что.

– Преодолей себя, сынок.

– Не сейчас… – Слух резануло привычное «сынок». Как страшно… Отец больше никогда не обратится к нему так. Ни отец, ни мама. Остался Марков, который считает, что ему позволено называть Андрона сыном. Нужно будет попросить его больше не делать этого, но пока у Некрасова не было сил спорить.

– Я верю в тебя! – Леонид Игнатьевич сам чувствовал, как отдает приторным пафосом от его слов.