– Спасибо. Хороший совет. Но вообще-то, он был одиночкой. Я знаю только двух его близких приятелей, и один из них погиб вместе с ним.

Священник покачал головой:

– Некоторые вещи очень трудно понять, миссис Хайтауэр.

– Да, – кивнула Алекс.

– Но вы, похоже, из тех людей, которые умеют держать себя в руках.

– Да. – Она вздохнула. – Это я умею. Более или менее.

Она улыбнулась, гость улыбнулся в ответ, помешал кофе.

– У вас есть какие-либо… – она помолчала, покраснела, – представления о спиритизме?

Его лицо помрачнело, словно набежала туча.

– Я бы не рекомендовал вам заниматься этим, миссис Хайтауэр, категорически не рекомендовал. Вы уже… – Он замолчал, подыскивая нужные слова.

– Нет, вовсе нет. Просто мне кое-кто посоветовал.

– Я знаю, что ничего, кроме горя, это не приносит. Никогда ничего хорошего.

Внезапно, судя по его виду, он почувствовал себя неловко, словно понял, что пора уходить.

– Я не верю ни в какой спиритизм.

– Это очень разумно. Если какой-то друг вам предлагает такие вещи, то он и не друг вовсе. Молитва, любовь, добрые воспоминания и время залечат раны. Ничего хорошего из попытки общения с умершим не выйдет, ничего, кроме разочарования и… – Он замешкался.

– И?..

– В мире существует много злых сил, миссис Хайтауэр. В мире много зла, и те, кто становится на дорожку оккультизма, подвергают опасности не только себя, но и других.

Она кивнула:

– Я не собираюсь становиться на эту дорожку.

– Хорошо. – Он улыбнулся. – Хотите, помолимся вместе?

– Помолимся? – Она моргнула и почувствовала, что краснеет. – Да… мм… спасибо, – смущенно сказала она.

Священник закрыл глаза, и они вместе прочли «Отче наш». Потом он стал читать другие молитвы, а она сидела, плотно сомкнув веки. Ей это казалось странным – они вдвоем в ее гостиной, но когда она открыла глаза, то почувствовала, что укрепилась духом, стала сильнее.

– Хотите, чтобы я заглянул еще раз?

– В любое время, когда будете проходить мимо.

Он ушел, словно торопился покинуть ее дом. Когда Алекс спросила о спиритизме, в нем что-то изменилось: появилась какая-то озабоченность, которую она не смогла рассеять.

Закрыв входную дверь, Алекс двинулась назад по коридору. На лестнице, ведущей в проявочную, горел свет, и она подумала: не спуститься ли ей, не посмотреть ли еще раз на фотографию? Нет, решила она, лучше сделать это утром, при свете дня, когда она отдохнет и глаза не будут ее обманывать. Она вздохнула; рано или поздно ей придется заняться комнатой Фабиана, что-то сделать с его одеждой, вещами.

Вдруг она подумала: а не оставил ли он завещания?

Алекс поднялась в спальню сына, включила свет. Комната казалась очень мирной, почти приветливой. У кровати стояли его тапочки, приготовленные Мимсой; глупая Мимса, с улыбкой подумала Алекс. Горничная восприняла известие болезненно. Бурный поток чувств – лучший способ выпустить скорбь, Алекс знала это и на миг позавидовала простоте Мимсы, ее латиноамериканскому темпераменту. Хорошо бы и ей когда-нибудь вот так научиться выпускать эмоции.

Холодные глаза Фабиана строго взирали на нее с портрета на стене.

– Не смотри на меня так, дорогой, – сказала она и опустила веки.