– Я не сомневаюсь, – перебил Гуров. – Я просто размышляю вслух. Все-таки очень странное происшествие. Вникнув в то, что вы рассказали, я представил себе такую картину – вчера Анатолий Романович закончил тренировку, попрощался с ребятами, которые у него занимались, принял душ, переоделся, достал заветную бутылочку и удалился в этот зал, где, по-видимому, уже никого не было, а уборщики сюда не заглядывали, поскольку в зале ведется ремонт, правильно?

– Ну, наверное, – пожал плечами Рудников. – Сейчас трудно судить. Но вы нарисовали весьма правдоподобную картину. Мне говорили, что Смирнов умел находить укромные уголки, где можно было выпить в одиночестве и без помех. Он никогда не искал собутыльников. Он вообще сторонился компаний. Предпочитал общество подростков. Они его тоже уважали.

– Возможно, но нас интересует сейчас другое. Итак, Смирнов уединяется с намерением распить в тишине заветную бутылку. Но тут появляется некто, спортивный, сильный и агрессивный. Распития не происходит. Происходит расправа. Причем тщательно организованная – никто не слышал шума борьбы, да ее, судя по всему, и не было: жертва была надежно связана и подверглась издевательствам, а затем убита свирепым ударом по голове. Затем преступник покинул комплекс – видимо, когда из него уже все разошлись. Однако ни ограбления, ни каких-либо переговоров не было. Рот у мертвеца оказался залеплен скотчем. То есть я понимаю так – Смирнова ни о чем не спрашивали, и не желали слушать, что он скажет. А вот он некоторое время подвергался пыткам и выслушивал то, что ему намеревался высказать убийца. Как хотите, но по моему глубокому убеждению, все это безобразие – не простая случайность. Оно очень хорошо подготовлено и исполнено без сучка и задоринки. Кто-то имел очень большой зуб на господина Смирнова. Мотив мести здесь подходит больше всего. Скажите, а ваш тренер... Одним словом, не было ли у него, случайно, порочных наклонностей? Не хотелось бы говорить худого про покойника, но среди тех, кто работает с детьми...

– Господи! Только не это! – Рудников побледнел и по-женски прижал ладони к щекам. – Вы хотите сказать, что Смирнов был склонен к педофилии?

– Мы не должны игнорировать эту версию. Подобный мотив может подтолкнуть к убийству даже кроткого человека.

– Вы хотите сказать, что кто-то из родителей... – вид у Рудникова был ошарашенный.

– Стоп! – предостерегающе произнес Гуров. – Напрасно я все это при вас сказал. Забудьте. Увлекся. Все это должно остаться пока только у меня в голове. Это всего лишь версия, понимаете? Если у вас есть факты, подтверждающие ее...

– Нет-нет, что вы! – замахал руками Рудников. – Ни о чем подобном у нас тут и слышно не было! Насчет выпивки Смирнов был слабоват, а чтобы... Нет, этого не может быть!

– Не может, так не может, – согласился Гуров. – Тем лучше. Но тогда вопрос остается. Кому понадобилась смерть детского тренера? Если что-то вспомните, Павел Петрович, обязательно нам сообщите. Вот мой служебный телефон. Но знаете, все-таки желательно было бы переговорить с той группой, которую тренировал Смирнов. Организуйте нам на завтра встречу с детьми. По возможности, со всеми. Чтобы уже отбросить всякие сомнения.

– Я обязательно сделаю это, – пообещал расстроенный Рудников. – Просто все это так неожиданно... Но мы сегодня же обзвоним всех ребят.

Едва Гуров и Крячко отошли от директора, как их окликнул эксперт Митрохин. Это был пожилой, неулыбчивый человек с редкими, прилизанными на висках волосами и внушительным животом, который, казалось, едва удерживался застегнутым на последнюю дырочку ремнем.

– Лев Иванович, – обратился он к Гурову. – Я слышал, как вы рассуждали о мотиве мести.