|
Но какой смысл плыть в сухом остатке? Это очень глупо – плыть в сухом остатке. Я же не даос. Хлопок одной ладонью – это я не умею. Разве что друга по плечу. А с другой стороны – ну, глупо, ну и что? Не бывает здоровья без трасс. Не бывает ума без глупости. Не бывает моря без берегов. Не бывает Ланжерона без белых шаров. Не бывает Дюка без Потёмкинской лестницы. Не бывает Ильфа и Петрова без Катаева. Не бывает гордости без предубеждения. И не бывает Двенадцатой Фонтана без Четырнадцатой.
– И? – И студенты побеждали. – Всегда верил в студентов. – А я никогда не верила в пролетариат. – Это не одно и то же? – Отнюдь. – Ты в детстве нам всю голову проела «Окаянными днями», Буниным и что нет без «нет» такого слова – «отнюдь»! – Какими вы стали занудами! – Мы?! – хором.
То на следующий день оказываешься снова на Фонтане. Так уж вышло, что Аркадия и Ланжерон – это детство и юность; Лузановка – только юность. А Фонтан – это всё. Это всё, от чего хочется когда-нибудь навсегда уйти. И это всё, что никогда не отпускает.
– Мемориализировали. – Странно, что остался этот кабак на Двенадцатой. И очень жаль, что снесли стекляшку на Четырнадцатой. Столько воспоминаний, столько… – Столько? – Столько друзей.
– Что? – Зайдём к этим. – Зайдём. Дальше всё равно никого нет. То есть – наверняка есть. Но боюсь загадывать. И так топаем от Шестнадцатой. И Четырнадцатую раскатали. Так что зайдём к этим. – А чего у них так пусто-то? – Осень. И не пусто, а одиноко. Значит – уютно. С видом на море. Раньше пеньки стояли. Обыкновенная пивнуха была. А сейчас – красота. Столики. Навесы. Мы всегда шли в стекляшку на Четырнадцатой. После пляжа Тринадцатой. Но иногда оказывались здесь. – Логично. – Издеваешься? – Нет. – Издеваешься! – Да нет! Совершенно серьёзно утверждаю, что если раз от раза повторять один и тот же маршрут, то рано или поздно окажешься в другом месте. – Но посередине между «всегда» и «иногда» – непременно должна быть Тринадцатая!
– Маменькин сынок? – Отнюдь нет! – Еврей – и отнюдь?.. – Ага. Называл жену ласково: моя корова. Ирка не любила ходить на Тринадцатую. Загорала, не отходя от крыши двухэтажной дачи. По тем временам – страшный шик. – А купалась, не отходя от корыта? – Что-то вроде того. Вот она была классическая еврейская девочка. – Такая интеллигентная? – Классическая одесская еврейская девочка. – Есть разница с классической московской еврейской девочкой? – Колоссальная! Особенно если учесть, что никакой классической московской еврейской девочки не существует, а одесская – таки да.
Поворачивает голову. Кивает куда-то за спину:
– Так вы не работаете? – Работаем. Но надо ждать. – Чего?
– Не знаю. Повара заняты. Надо ждать.
Из стекляшки выносится нервный официант с подносом. |
