Он довел дело до конца: забрал Азвестопуло из дома, отвез на вокзал и лично посадил в вагон. На прощание сказал:

– Как только разберешься, телеграфируй.

Остаток дня Алексей Николаевич был хмур. Он привык к Сергею, ценил его, и потеря такого помощника поставила бы его в весьма затруднительное положение. Ольга Владимировна пыталась утешить мужа:

– Не спеши тужить. Я знаю много случаев, когда люди после инсульта выздоравливали.

– Здесь другое, – вздохнул сыщик. – Даже если отец Сергея оправится, все равно он будет уже не тот. И ухаживать за больной женой ему станет не по силам.

– Наймет сиделку.

– Ни ему, ни сыну это не по карману. А деньги у меня Сергей брать стесняется – не с чего отдавать. Когда же Мария разродится, тем более каждая копейка будет на счету… Нет, плохо дело.

Алексей Николаевич помолчал, колебался, говорить или нет. Потом продолжил:

– А еще в Одессе ему находиться опасно. Могут припомнить старое.

– Кто? Уголовные?

– Да. Вот времена настали, язви их в душу!

– Не бранись, а поясни, – остановила мужа Ольга Владимировна. – Насколько это вероятно? Напасть на чиновника полиции – висельное преступление. Много ли найдется таких отчаянных?

– Раньше, ты права, это не могло присниться и в страшном сне. А после пятого года все переменилось. Нас убивали как собак, от Варшавы до Читы. И в той же Одессе немало пролилось крови. Когда я забрал оттуда Сергея, он был «демоном» – полицейским агентом, внедренным в банду. Три десятка налетчиков поехали на каторгу, двоих повесили, одного пристрелили при аресте. И это еще не самое плохое.

Лыков нахмурился, как сыч:

– Хуже всего дело, что мы дознавали в прошлом году. Тогда в Тираспольском уезде, в селе Слободзея, размозжили голову еврею-арендатору. И тем же способом убили всю его семью: жену и семерых детей. Еще тетку и случайно зашедшего к ним в дом учителя. Общим счетом порешили одиннадцать человек.

Супруга торопливо поставила стакан с горячим чаем и прижала руки к груди:

– Не может быть! И детей не пощадили?

– Самой маленькой тоже проломили голову, но она выжила. Остальные нет.

– Что же это за люди такие?! Как у них рука поднялась на крошек?

– А они и не люди. Скорее из числа зверей.

Сыщик встал и принялся ходить по гостиной.

– Всю свою жизнь я избавляю от них общество! А они не переводятся. Конечно, даже самый кровавый психопат скорее отберет жизнь у взрослого, а дитя стороной обойдет. Настоящих зверей единицы. Но ведь нет-нет да опять отыщется такой!

Он сильно приложился кулаком о столешницу, выпустил пар и немного успокоился.

– Много лет назад в Забайкалье я повесил одного такого нелюдя на сосне. Он мучил маленьких детей, выпытывая, где спрятана отцовская казна . Потом бог миловал, долго не попадались… В девятьсот пятом как будто плотину прорвало: столь лютые зверства, что хоть сам вешайся с отчаяния. Я тебе не рассказывал всего и никогда не расскажу, но поверь: пределов человеческой жестокости нет.

– Леша, ты прав, что бережешь меня. Но продолжи про Сергея Маноловича. Сам сказал: то страшное массовитое убийство было в Тираспольском уезде. Не в Одессе! Почему же твоему помощнику опасно возвращаться туда?

– Потому что заправилы прячутся там.