Вот такая обстановка, Восторженный.
— Понятно, — комбат тяжело вздохнул, — эх, еще бы часов пять продержаться. Помощь-то идет.
— Она бы и успела, отправь ее пятью часами раньше. Да что об этом говорить?
— Какое решение принял?
— Единственно возможное. При подходе боевиков на расстояние огневого контакта вызвать огонь дивизиона на себя. Другого решения, в данной ситуации, я не вижу.
— Понятно.
— Одна просьба, Восторженный.
— Слушаю тебя, Высота.
— Через полчаса продублируйте команду дивизиону накрыть высоту. Если я вдруг лишусь связи.
— Хорошо, сделаю.
— Тогда прощай, Палыч!
Сгруппировавшись в боевые порядки, боевики, особо не укрываясь, двинулись с трех сторон на беззащитную теперь высоту. Они шли уверенно, отборными силами. Разный сброд был брошен в огонь раньше, а сейчас шли матерые — пожинать лавры победы. Расстояние неуклонно сокращалось. Несколько раз вздрогнув, затих, вытянувшись, Егоров. Далее по траншее застыли в разных позах те, кто еще вчера был его подчиненными и жил надеждой, что им помогут, спасут. Не помогли, не спасли.
Доронин вызвал дивизион:
— Гром, я — Высота, как слышите?
— Слышим, Высота.
— Дайте мне вашего Первого.
Прошло около минуты, пока на связь не вышел командир артдивизиона:
— Первый на связи.
— Первый! Я — Высота. Мои координаты… сектор «А». Вызываю огонь на себя, вызываю огонь на себя. Как поняли?
Несколько секунд замешательства.
— Координаты… сектор «А», огонь на себя. Так? — спросил глухой голос комдива.
— Так точно!
— Другого выхода нет?
— Нет.
— Выполняю.
Доронин отключил связь, отшвырнул ненужную теперь рацию. Закурил. Поднял глаза, посмотрел на небо, которое вдруг стало необыкновенно чистым. Стих и ветер.
Гортанные голоса приближались. Среди них проскальзывала и родная русская речь. Боевики были наверняка довольны, не встретив сопротивления, и торжествовали победу. Рано торжествовали. Послышался еле уловимый, но уже знакомый шелест, и высота содрогнулась от взрывов. Снаряды разрывали в клочья все, и человеческие тела, и бревна брустверов, и даже камни, превращая все в пепел.
Доронин почувствовал удар, в глазах вспыхнул огненный шар, тут же разлетевшийся на тысячу осколков, и он провалился в глубокую черную бездну…
…И вдруг наступила тишина. Едкий пороховой дым стелился плотным, темным туманом над искореженной высотой. Легкий весенний ветерок не мог справиться с плотной дымовой завесой, смешанной с отвратительным запахом смерти. Только вершины гор, ставшие случайными свидетелями жесточайшей битвы, гордо возвышались над местом боя, недосягаемые ни для темно-серого смрада, ни для человеческого страдания. Они покрылись ярким, весенним нарядом и красовались на фоне чистейшего, безоблачного неба. Им, как и тем, кто развязал это дьявольское безумие, было совершенно безразлично то, что произошло там, внизу. По обоим склонам в самых неестественных позах лежало множество людей, вернее, то, что от них осталось после массированного артобстрела. В одной из воронок, наполовину присыпанный землей, с открытыми, полными навечно застывшей болью глазами, нашел свое последнее укрытие старший лейтенант Доронин. Рядом, на расстоянии протянутой руки, догорал обезображенный до неузнаваемости труп капитана Егорова. И чуть поодаль почти весь личный состав. Погибший, но не сдавший своих позиций, выполнивший до конца свой воинский долг. А метрах в десяти, не далее, — уничтоженный враг. Смерть смела все, что разделяло их при жизни, — идеологию и вероисповедание, национальность и возраст. |