Когда он проснулся, вокруг стояла тишина и уже стемнело. Некоторое время юноша напряженно вслушивался, а потом выбрался на поле и крадучись пополз вверх по склону в монастырский сад, окунувшись в волну ароматов взращенных Кадфаэлем трав. Он нашел сарай, дверь которого была гостеприимно распахнута навстречу сумеркам, и почти бестрепетно заглянул внутрь, где было темно, тепло и тихо.
— Слава Богу! — вскричал Кадфаэль, поднявшись с лавки, и быстро втащил Торольда в сарайчик. — Я так и думал, что ты нацелишься сюда, и все время был начеку. Присаживайся, отдохни и успокойся — мы выпутались из большой передряги.
Тихо, но настойчиво Торольд задал единственный вопрос, имевший для него значение:
— Где Годит?
— Жаль, что он не видит меня сейчас, — мечтательно произнесла Годит, забыв, что еще не упоминала Элин ни о ком, кроме брата Кадфаэля, и не могла открыть ей ничего, касающегося Торольда, кроме его имени. Правда, о себе, в знак признательности за то, что сделала для нее Элин, девушка рассказала почти все.
— Он? Так значит, есть еще и он? — спросила Элин, сгорал от любопытства. — И он, конечно, поедет с тобой? Будет сопровождать тебя, куда бы ты ни отправилась? Нет, я не должна приставать к тебе с вопросами — это было бы нечестно. Но почему бы тебе не взять с собой это платье, чтобы покрасоваться перед ним? Когда вы отъедете подальше, тебе вовсе незачем будет носить мужскую одежду.
— Я в этом не уверена, — грустно отозвалась Годит, — ведь нам предстоит не простая прогулка.
— Ну и что, все равно возьми. Запихни его в этот свой сверток. У меня их много, а тебе нечего взять в дорогу. Рано или поздно платье тебе все равно понадобится.
— Ох, Элин, ну зачем ты меня искушаешь? Ты такая добрая! Но я не могу взять это — нам и без того придется тащить изрядный груз, особенно на первых порах. Дорога нас ждет нелегкая, но я благодарю тебя от всего сердца и никогда не забуду того, что ты для меня сделала.
Впрочем, мысли о предстоящей тяжелой дороге не помешали Годит с помощью Констанс перемерить чуть ли не все платья Элин и, надевая новое, всякий раз воображать, какое изумленное и восхищенное лицо было бы у Торольда, если бы он только ее увидел. И несмотря на то, что Годит не знала, где он и что с ним случилось, весь день она была в превосходном настроении, и сомнения ее не терзали. Конечно же, когда-нибудь он непременно ее увидит в таком вот чудесном платье, с драгоценностями, с длинными волосами, заплетенными в косы и перехваченными золотым обручем. Потом она вспомнила, как они сидели рядом, уплетали сливы и швыряли косточки сквозь щели в полу мельницы, и расхохоталась. Нашла перед кем важничать — перед Торольдом!
Годит снимала с головы обруч, когда вдруг послышался осторожный стук в дверь. На какой-то момент обе девушки застыли, пораженные страхом, глядя друг на друга.
— Неужели они все-таки решили искать меня и здесь? — прошептала трепещущая Годит.
— Не может быть! Сегодня утром Адам уверял, что меня не побеспокоят. — Элин решительно встала: — Оставайся здесь, с Констанс, и закрой дверь на засов, а я выгляну. Может, это брат Кадфаэль за тобой пришел?
— Нет, еще слишком рано. Наверняка это люди короля.
Стук повторился, самый почтительный стук, какой только можно себе представить. Годит напряженно замерла за запертой дверью, вслушиваясь в доносившиеся обрывки разговора. Элин пригласила своего гостя в комнату. Вперемежку с ее голосом слышался мужской — пылкий, но негромкий и обходительный.
— Адам Курсель, — почти неслышно произнесла Констанс и понимающе улыбнулась. — Он так влюблен, что без нее места себе не находит. |