Галина Семеновна начала исчезать по вечерам, а в те дни, когда оставалась дома — подолгу смотреть в кухонное окно. От каждого телефонного звонка она заливалась густым багровым румянцем и бросала на сына испуганный, даже несколько затравленный взгляд. Но этих перемен мальчик не увидел, как не увидел и того, как на полочке в ванной комнате вдруг выросла батарея кремов и лосьонов, а мать сменила привычный перманент на модную стрижку и впервые в жизни сделала маникюр. Все это, вместе взятое, омолодило Галину Семеновну лет на десять, но Валентик этого упорно не видел. Не видел он и сияющих виноватых глаз матери. Или не хотел видеть?

— Убери руки… За совращение малолетних, знаешь, что дают? — насмешливо сказала в один прекрасный день Оля Федоркина, когда Валентик вздумал было прижать ее в темноте школьной раздевалки. — Вместо института будешь лет пять зубной щеткой «парашу» чистить! Или не боишься? Думаешь, папаша отмажет?

— Чей папаша? — ошалел Валентик.

— Твой — чей! Или ты не хочешь «папочкой» его называть? Останетесь в официальных отношениях?

— Да с кем… в официальных?

— С участковым! Плотниковым! Папочкой твоим… будущим!

— Ты что… дура?! — вырвалось у Валентика. Вообще-то он девочкам никогда не грубил. Да и мальчикам тоже. Не любил конфликтов.

Сам дурак. Пусти!!! — Федоркина оттолкнула его руку и, сдунув нависшую челку, дернула с железного крючка расшитую по последней молодежной моде куртку. Одежду девушка надевала неторопливо, с грациозной медлительностью, давая зрителям — пусть в данном случае этими зрителями был только Валентик в единственном числе — возможность рассмотреть себя как следует, со всех сторон. Впрочем, в очередной раз кинув нарочито рассеянный взгляд на горе-кавалера, который как будто совершенно потерял к девушке интерес и стоял у стены, насупившись и хмуро глядя в противоположную сторону, Оля пожалела его:

— Да ты что, Липатов? Правда не знаешь ничего?

— Правда…

— Ну… — Оленька пожала тонкими плечиками и, нацепив на одно из них школьную сумку, отвела белокурые локоны за воротник. — Ты, получается, совсем у нас слепой юноша! Матушка твоя с Плотниковым уже с полгода как, — она запнулась, — ну, как сказать? В общем, вместе они. А на днях и заявление в загс подали. Слышишь? Эй! Оглох? Свадьба, говорю, у вас будет!

Валентик молчал. Он был совершенно подавлен.

— Откуда знаешь? — наконец прошептал он.

На одной улице живем! — снова дернула плечиком Оля. — Матушка твоя у моей мамы все время заказы брала — не знал? Галина Семеновна и для меня шила, куртку эту вот. — Она опять поправила воротничок и не удержалась от соблазна лишний раз взглянуть на себя в зеркало. — И знаешь, ничего не могу сказать, руки у твоей матушки золотые. Её вещи от фирменных не отличишь… Я даже расстроилась, когда Галина Семеновна отказалась платье мне к выпускному сшить. Первый раз отказалась! Мама ей двойную цену предлагала, а она ни в какую — я, говорит, не могу, у меня, говорит, свадьба… И такая радостная стояла…

Закусив губу и заложив руки за спину, Валентик продолжал подпирать стену. От его невысокой фигурки волнами, как от брошенного в воду камня, Исходила обида. «Предала… Она меня предала…» — стучало у мальчика в висках.

— Да брось ты, Липатов! — Искренне жалея одноклассника, Оля дотронулась до его руки.