И снова труба. Пора на занятия.

Строевая, политинформация, матчасть оружия.

А мимо станции идут эшелоны. «На запад, на запад», — стучат колёса. Из открытых дверей выплёскивается на перрон песня.

Идут, идут эшелоны. Теплушки, командирские вагоны, платформы с техникой. На Западе тяжело дышит фронт. На Западе идут бои. На Восток везут раненых.

А здесь!

— Боец Королёв!

— Я!

— Перечислите основные части пулемёта «максим».

— Слушаюсь!

А лицо у сержанта-инструктора совсем другое, не такое, как вчера. Глаза грустные. В перерыве он подходит к бойцам.

— Слыхали, ребята, Киев оставили? У меня там мать и братишка. И рапорт третий командир бригады мне вернул. Не пускает на фронт.

Раз! Раз! Раз, два, три!

Раз! Раз! Раз, два, три!

Рота, ногу!

Старшина молодой, туго в талии перехвачен ремнём. Гимнастёрка на нём как влитая, сапоги хромовые блестят, глядеть больно. Зверь, а не старшина.

А вчера ночью немецкие самолёты бомбили Москву. А сводки всё мрачнее и мрачнее.

— Рота! Стой! Плохо, нет настоящего строевого шага!

Идёт вдоль строя старшина. Щеголеватый, ладный, словно картинка из строевого устава. Далась ему эта маршировка.

— На-пра-во! Шагом мар-ш!

И опять целый день тактика; ползают бойцы по-пластунски, рассыпаются.

— Рота, в атаку! Вперёд!

Привычно винтовку на руку.

— Ура-а-а!

Теперь гранату, штыком, прикладом…

— Рота-а-а-а! Стой! Перекур.

Валяются на земле исколотые штыками куклы. Валяются неразорвавшиеся деревянные гранаты. Сегодня здесь они опять победили. А там?

— Товарищ полковник, разрешите обратиться?

— Слушаю вас, боец Королёв.

— Прошу отправить меня на фронт.

— На фронт? — командир бригады встаёт, поскрипывая ремнями. — На фронт поедем только после приказа командования. Ясно? Идите.

В прицеле автомата прыгает силуэт в рогатой каске. Он режется по пояс. Николай тихо подводит мушку. «Ну, подожди, подожди». Плавно давит на спусковой крючок.

Та-та-та-та!

Автомат дрогнул.

— Вот ты опять. Получай.

Та-та-та!

Брызжет огнём и ненавистью срезанный ствол.

— Прекратить огонь! Осмотреть мишени!

— Молодец, Королёв, — улыбается ротный, — пять пробоин.

Ночами поднимают по тревоге. Повзводно, бесшумно и быстро бойцы усаживаются в машины. Где-то впереди Москва. Спортсмены едут на патрулирование.

Тёмные пустые улицы. Здесь шаги особенно гулкие. Из-за поворота человек навстречу. Метнулся луч фонаря.

— Стой! Документы! Можете идти.

И опять улицы, гулкие и пустые.

А сводки с каждым днём тревожнее, враг всё ближе и ближе к Москве.

А рапорты опять остаются без ответа.

В это утро они стреляли из ручного пулемёта. На стрельбище кисло пахло порохом. Сизоватый дымок курился над стволами «дегтярей». Николай только что отстрелялся и уходил с огневой. Вдруг кто-то хлопнул его по спине.

— Димка!

Рядом, широко улыбаясь, стоял его ученик — боксёр Дима Староверов.

— Здорово, Коля! Как жив, старик?

— Паршиво.

— Вот тебе раз. Почему?

— На фронт не пускают.

— Знаешь что, — Староверов оглянулся и перешёл на шёпот, — я тут о тебе говорил кое с кем. Понял?

— Нет пока.

— Потом поймёшь. Жди.

— Чего?

— Увидишь. — Дима таинственно подмигнул и побежал догонять группу автоматчиков.

«Увидишь, узнаешь. Чёрт его знает, Димку. Тайны. Прямо пещера Лейхтвейса.