Он не знал. Он не мог ответить на собственный вопрос. Старина Железногубый добрался до стен поместья Корстика, и его всадник не осмелился перелезть с седла на стену или на ветку дерева. И не посмел забраться с ногами на седло и перепрыгнуть через стену. Какой выбор был у него? Что ему оставалось делать?

Ганс смотрел на стену поместья, на деревья, растущие по другую сторону от нее.

«Я должен хотя бы проверить!»

Остановив коня под стеной, Ганс успокоил котов, глубоко вздохнул, стараясь не волноваться, и ухватился за длинную ветвь рукой, затянутой в черную перчатку.

В тот же миг он услышал треск и откинулся назад, насколько позволяло седло и его собственный позвоночник. Сломанная ветвь с огромной скоростью промелькнула перед ним. Листья хлестнули Ганса по лицу, а мелкие веточки ударили грудь. Если бы он не убрался с пути этой ветки, она пронзила бы его насквозь. Шедоуспан слышал, как ветка тяжело свалилась наземь по ту сторону от дороги. Посмотрел в ту сторону — длинная древесная ветка лежала на обочине, закрыв листьями дорогу. А потом раздался громкий шелест и новый хруст.

В эту секунду в памяти Ганса всплыли слова Мигнариал, сказанные вчера ночью:

«Ганс. Надень это. Когда ветви начнут срываться и летать, стисни амулет и закрой глаза до тех пор, пока все не утихнет».

Ганс тогда смог лишь выдавить:

«Закрыть глаза? Но.., амулет? Но…»

«Это безумие! — думал Ганс. — И это все, что она может мне сказать? Взяться за какую-то безделушку, за обрамленный в золото треугольный медальон из разноцветных кусочков черепашьего панциря? Закрыть глаза? Ну тогда мне точно конец!» Он мог лишь бессмысленно пялиться на Мигнариал, не находя слов. Ему казалось, что девушка сошла с ума. По его спине пробежала дрожь от мыслей о подобном безумии. Несомненно, талант с'данзо на сей раз изменил ей…

Однако теперь мысли Ганса рванулись в совершенно ином направлении. Если Мигнариал знала, что ветви деревьев начнут срываться и летать, значит…

Это было очень и очень нелегко, но Шедоуспан сделал глубокий вдох и постарался успокоиться. Все еще глядя на огромную ветвь, лежащую на дороге, он закрыл глаза. В то же время он стиснул в кулаке медальон, который висел у него на шее.

«И как долго мне сидеть с закрытыми глазами?» — спросил себя Шедоуспан и тут же осознал, что не слышит ни звука, кроме стрекотания кузнечиков и цикад. Никакого треска. Никакого свиста ветвей, летящих подобно копьям.

Шедоуспан открыл глаза. Он смотрел на то же самое место, что и раньше. Он смотрел на дорогу. В поле его зрения была дорога — и ничего более. Ветвь бесследно исчезла. Когда Ганс повернул голову, чтобы посмотреть на ветку, до которой он дотрагивался, на ветку, которая сорвалась с дерева и понеслась на него, она оказалась на своем месте. Или снова оказалась там, где ей и положено быть — на стволе дерева.

«Проклятье, Преисподняя и глаза Всеотца! Это было наваждение! Мигнариал снова оказалась права!»

И значит, ее предупреждения и указания, изреченные ею во время видения, тоже были истинными! И теперь Ганс понимал почему. «Потому что все это наваждение! Наваждение тоже может убить меня.., но если я не вижу его, оно не может ничего мне сделать! Я смогу въехать в ворота — и войти в дом!»

В душе Ганса поднялась такая мощная волна ликования, что он даже задрожал от радости.

— Вперед, друзья, — обратился он к котам, — потому что сейчас мы войдем туда! Хайя!

С виду этому высокому человеку было чуть больше тридцати пяти лет.