— Фи-и, — произнесла девушка кислым тоном — кислым, как само пиво. Нотабль жадно лакал, в то время как обе особы женского пола строили из себя привередливых дам.

— Пожалуй, пора нам подсчитать свое серебро, Мигни. Но я что-то побаиваюсь заглядывать в свой пояс.

Мигнариал кивнула и после секундной нерешительности принялась извлекать монеты, спрятанные тут и там под одеждой. Вскоре Ганс вздохнул с облегчением — развернув кушак, он обнаружил там двадцать девять серебряных кружочков, то есть ровно столько, сколько он положил туда несколько часов назад. Хотя Ганс не умел писать, однако считать он все же научился. Это было легко — ведь при его роде занятий умение считать, сколько денег ты потратил или приобрел, было куда полезнее, чем читать или писать.

Ганс сосчитал деньги, разложив их аккуратными столбиками по десять монет. Закончив подсчет, он смел столбики небрежным движением руки. Затем настала очередь Мигнариал. По ее подсчетам получалось то же самое: у них было восемьдесят девять серебряных империалов. Отсчитав двадцать монет, Ганс бросил их в потрескавшийся кожаный мешок. Но на этом дело не завершилось: Ганс и Мигнариал вместе пересчитали оставшиеся деньги. Три свертка по десять монет и два раза по пять Мигнариал спрятала к себе. Ганс запихнул девять сребреников к себе под одежду, а оставшиеся тридцать завернул в пояс.

В конечном итоге путники остались в выигрыше. В Санктуарии хорошую лошадь можно было продать за шесть или семь серебряных империалов. Пять лошадей плюс сумма, равная стоимости еще двадцати или более одров, — это целое богатство, как заметил Ганс.

— Куда бы мы ни поехали, мы можем довольно долго прожить на то, что у нас есть, — сказал он девушке, — даже если мы ничего не будем делать, чтобы заработать еще деньжат.

Мигнариал тесно прижалась к Гансу.

— Моя судьба в хороших руках, — проворковала она и улыбнулась, когда эти самые хорошие руки скользнули ей под одежду. — Но я не смогу жить так — не делать ничего, чтобы заработать деньги, понимаешь, Ганс?

Ганс в течение нескольких секунд размышлял над словами Мигнариал, но потом решил не спорить с нею.

— Солнце уже скоро сядет, — произнес он. — Как ты думаешь, стоит ехать по лесу в темноте? Вот и я думаю, что нет. Тогда останемся тут на ночь. Я могу даже несколько раз написать «ГАНС» на грязи у самого берега.

— Прекрасно! — воскликнула Мигнариал, крепко обняв Ганса. — Это отличная возможность! Давай снимем остальные наши одежки, и я постираю их. К утру они высохнут.

Ганс закатил глаза.

— Да, ты здорово изменилась, — пробормотал он наконец.

Мигнариал радостно улыбнулась.

— Ох… Не смущай меня, милый. Ведь мы все равно разделись бы, верно?

С рассветом оба путника проснулись ужасно голодными. Ганс заметил, что Мигнариал явно испытывала неловкость до тех пор, пока не прикрыла наготу. Одежда не совсем просохла. Ганс тщательно ощупал свой кушак и с облегчением обнаружил, что в кожаном мешке по-прежнему звенят монеты. Это хорошо. Наконец-то можно не бояться колдовства, переносящего монеты туда-сюда.

Однако вскоре Ганс убедился, что был не прав. Его безоблачное настроение сразу испарилось. Что-то заставило его подсчитать серебряные кружочки, звеневшие в мешке. Чтобы не было ошибки. Ганс пересчитал их снова, сжав зубы и нахмурившись.

Ошибки не было. Вместо двадцати монет в мешке оказалось двадцать две.

С отъездом пришлось повременить. Ганс осторожно размотал свой алый кушак и подождал, пока Мигнариал пересчитает содержимое пояса. Дважды. Но оба раза получилось одно и то же.