За каждым из распоряжений стояло неясное, но все разраставшееся, подобно скоплению туч в небесах, предвкушение; весь замысел, схожий с совокупностью медовых сот, был ведом только Гепаре, ибо она была не трутнем, но творцом и душой этого улья. Прочие же насекомые, прокорпи они в нем хоть до конца своих дней, так ничего, кроме собственной соты, и не узнали бы.

Даже загадочный отец Гепары, хилое существо с ужасной черепной коробкой цвета топленого жира, даже он знал только одно: в роковую ночь ему предстоит исполнить роль в какой‑то шараде.

Можно было бы подумать, что при таком количестве вразнобой работающих людей вся эта сложная постройка рано или поздно неизбежно обвалится. Однако Гепаре, вдруг возникавшей то в одной ее части, то в другой, удавалось так согласовывать усилия друзей ее и работников (плотников, каменщиков, электриков, верхолазов и прочих), что и сами они, и труды их сливались в единое целое.

К чему все это клонилось? До сих пор ничего подобного не предпринималось. Предположения высказывались самые дикие. Конца им видно не было. Одни бредни порождали другие. И на каждый вопрос Гепара отвечала только одно:

– Если я вам расскажу, сюрприза не получится.

Обидчивым молодым людям, решительно не понимавшим, с какой это стати на Титуса Гроана расточается столько средств и внимания, Гепара только подмигивала, но так, что их осеняло – и она, и критики ее состоят в подобии заговора.

Тут, и здесь, и повсюду порхала, точно тень, Гепара, рассыпая распоряжения – вот она в той комнате, а вот уже в этой, вот среди плотников, а вот уж там, где белошвейки хохлятся, точно летучие мыши, над своею работой, – а вот в доме кого‑то из друзей.

Впрочем, очень и очень немалую часть времени она пропадала где‑то еще.

С самого начала приготовлений за Титусом, куда бы он ни направился, негласно следили.

Но и за теми, кто вел эту слежку, тоже следили – Рактелок, Треск‑Курант и Швырок.

Застарелый преступный опыт научил всех троих ценить тишину, и если где‑то вздрагивала ветка или трескал сучок, можете быть уверены – эти господа были в том неповинны.

Глава восемьдесят девятая

Когда Гепара только еще начала обдумывать свой план, она полагала устроить праздник в огромной студии, занимавшей весь верхний этаж отцовского дома. То была самая настоящая студия – с прекрасным освещением и ровным полом, огромная и пустая (заглянув в ее дверь, можно было увидеть похожий на вздыбившееся насекомое мольберт размером не более кегли).

Но это была ошибка, роковая ошибка, поскольку в самом облике студии присутствовало нечто… нечто, отдававшее неискоренимой невинностью. А невинности в планах Гепары места не отводилось.

Другой же комнаты, отвечавшей замыслам девушки, в доме, при всей его величине, не имелось. Какое‑то время Гепара подумывала снести в южном крыле стену и получить длинный, громоздкий зал; но и в нем «атмосфера» была бы не та – что относилось и к самому протяженному из двенадцати высоких амбаров, догнивавших на северной окраине поместья.

Дни шли, положение складывалось все более и более странное. И не то чтобы друзьям Гепары или ее работникам недоставало энергии, напротив, – однако само обличье десятков и десятков создаваемых ими несообразных на сторонний взгляд сооружений распалял во всех и каждом воображение до степени почти невыносимой.

И наконец в одно пасмурное утро Гепара, уже было отправившаяся на обход мастерских, вдруг замерла на месте, точно ударенная громом. Увиденное или услышанное когда‑то зашевелилось в ее памяти. А в следующий миг к ней пришло решение.

Давным‑давно, еще в раннем ее детстве, была затеяна экспедиция, которой надлежало определить точные границы огромной, лишь в общих чертах нанесенной на карты территории – темной загадки, раскинувшейся к юго‑западу от поместья.