Мужчинами она совершенно не интересовалась. В принципе ей было безразлично, кто ее собеседник, мужчина или женщина, она была одинаково закрыта и для тех, и для других. Никогда не рассказывала о себе, о ее личной жизни никто не знал.

Девиз старой девы: первый поцелуй - в церкви.

Д.Е.

При этом она не была молчуньей, могла с увлечением говорить на интересующие ее темы по истории 18-19 веков и знала многое, о чем не знали даже преподаватели. Уже на четвертом курсе ей доверяли читать лекции и вести семинарские занятия со студентами младших курсов, и на них приходили даже преподаватели. У нее богатая, образная речь, она использовала слова и выражения, давно вышедшие из обихода и принятые в прошлом веке, но это ни у кого не вызывало улыбки, в ее устах это звучало вполне естественно. В институте поговаривали, что Маргарита “дворянских кровей”, хотя ее отец и мать - малообразованные люди и никакого отношения к дворянству не имеют.

После окончания института неожиданно для всех она устроилась на работу в архив, хотя ей предлагали остаться в аспирантуре и прочили большое будущее. Но к ее странностям все привыкли и знали, что уговаривать ее бесполезно. Каждый день Рита приносила домой полную сумку архивных материалов и все вечера просиживала над ними.

Не раз мать заговаривала с Маргаритой, что пора выйти замуж, годы идут, но та отмалчивалась, не возражая и не соглашаясь. Ее мать пыталась сама проявить активность. Приглашала в дом гостей, среди которых были неженатые мужчины, ее коллеги, или уговаривала приятельницу прийти к ним с сыном примерно того же возраста, что и Маргарита. А та даже не выходила к гостям, сидела в своей комнате, углубившись в изучение очередного фолианта, или уходила на весь вечер в библиотеку. Потом мать выговаривала дочери: “Ты поставила меня в неловкое положение перед гостями”, - и даже ссорилась с нею, а Рита, молча выслушав ее, уходила в свою комнату.

С возрастом она становилась все более и более странной. Одной из ее странностей было то, что она предпочитала одежду темных тонов, часто носила все черное, даже летом, и те, кто недостаточно хорошо ее знал, полагали, что Маргарита в трауре, и говорили при ней шепотом. Она по-прежнему носила или блузку с длинным рукавом и длинную юбку, или платья. Причем, все ее платья были примерно одного фасона - прямые, бесформенные, не приталенные. Рита была очень худой, а платья покупала почему-то на два размера больше, и они болтались на ней, как на вешалке. То, что носила Маргарита, ее мать называла “одеждой плакальщицы на похоронах”, критиковала ее манеру одеваться, но безуспешно.

На 30-летие дочери мать подарила ей нарядное шелковое платье. Вначале Рита категорически отказалась его надеть - по ее мнению, расцветка была слишком “кричащей”, а юбка была чуть выше колена. Мать обиделась, что дочери не понравился ее подарок, и та все же согласилась примерить.

Весь день Маргарита рассматривала себя в зеркале со всех сторон. Ей казалось, что юбка просвечивает. Она становилась напротив окна и смотрела в зеркало, не просвечивают ли ноги, пока ее мать не вскричала в сердцах:  “Да кому нужны твои тощие ноги! Подумаешь, кто-то их увидит - убудет от тебя, что ли? Может быть, на тебя обратит внимание какой-никакой мужчина!”

Маргарита согласилась надеть новое платье только с нижней юбкой. Ее мать пришла в негодование - кто же надевает плотную нижнюю юбку под легкое летнее платье! Но Рита настояла на своем и действительно стала выглядеть нелепо - из-под шелка топорщились складки нижней юбки.

На работу в этом платье она пошла с таким несчастным видом, будто ее вели на казнь, и постоянно пыталась одернуть юбку. Садясь в транспорте, натягивала ее на колени. Придя на работу, Рита все же не смогла пересилить себя и надела сверху синий сатиновый халат, в котором обычно протирала стеллажи.

Больше она это платье не надевала и ходила в своей привычной одежде без намека на женственность.