— Здесь осталось только занять туннели, — проговорил Обальд. — Отправляйся охранять Сарбрин или же бери своих мертвецов и возвращайся в Сияющую Белизну.

Потом орк нагнулся и зловеще прошептал Герти в самое ухо, чтобы никто больше не услышал:

— Но если ты сейчас меня бросишь, имей в виду — я займу Мифрил Халл, а потом обязательно навещу тебя.

Он отошел, а Герти встала и поглядела на него сверху вниз ненавидящим взором.

— Давай не будем делать глупостей, — громко, чтобы его слышали собравшиеся, заявил Обальд. — Мы оба скорбим и полны гнева. В этой битве погиб мой родной сын. Но сегодня мы одержали великую победу! — еще громче провозгласил он. — Трусливые дворфы обратились в бегство и уже не скоро вернутся!

Толпа взорвалась приветственными криками. Обальд вышагивал перед ними, подняв руку с пылающим мечом, воплощая собой их общую славу. Однако время от времени он с ненавистью поглядывал на Герти.

А она не знала, что ей делать.

С этой выгодной позиции он следил за ходом битвы не только на склоне, но и в долине, поэтому знал, что все его сородичи, оставшиеся в живых, ушли под землю.

Он понимал, что бежать ему некуда, а вскоре и спрятаться будет негде. Но так тому и быть. Он исполнил свой долг. Помог своему народу.

Он чистил скребницей Заката, бережно обходя многочисленные ссадины и царапины, которые смелый конь получил, унося их от орков.

— Тогда, наверное, он сам придет и избавит нас от необходимости его разыскивать.

Встревоженный угрюмым замечанием, Дзирт обернулся, но увидел, что Инновиндиль приветливо улыбается. Она шла к нему — и дроу не мог отвести взгляда от прекрасной девушки, без доспехов, в легкой голубой тунике из тонкой, почти прозрачной, материи, подчеркивавшей каждый изгиб ее тела. Косые лучи заходящего у нее за спиной солнца обрисовывали ее фигуру теплым сиянием и окружали голову светящимся нимбом.

— Ты меня разозлил, — напомнила она Дзирту.

— Я сам когда-то открыл, что это лучший способ… сосредоточиться, — ответил дроу, с трудом отрываясь от созерцания ее красоты. — Обрести ясное сознание. Покинув родину, я долго блуждал во тьме Подземья — Десять лет — и почти все время был один. Если не считать Гвенвивар, — добавил он и достал ониксовую статуэтку.

— Если все, что я слышала о Подземье, — правда, то ты должен был погибнуть.

— Я и погиб бы, даже несмотря на то что Гвен была рядом, если бы не научился превращаться в Охотника.

— Это что такое?

— Это особенная внутренняя концентрация. Место в самом себе, где ярость кристаллизуется и дает ясное сознание.

— Но все считают, что ярость ослепляет.

— Так и есть. Если не научиться ею управлять.

— И ты становишься существом, созданным из ярости и ясного сознания…

— Но цена велика, это я понял на собственном опыте, — добавил Дзирт. — Платить приходится радостью и надеждой. И еще…

— Любовью?

— Не знаю. Может, внутри хватит места для всех моих «я»?

— И для Дзирта, и для Охотника?

Дроу только плечами пожал.

— У нас дел много, — сказала Инновиндиль. — Раз дворфы ушли, весь север теперь в опасности. Кто, кроме Дзирта и Инновиндиль, организует сопротивление Обальду?

— А мы должны поднять всех до того, как убьем его, или после? — очень серьезно спросил дроу.

На ясном, нежном лице девушки появилась жестокая усмешка. Сейчас Инновиндиль была воплощением прекрасного и жуткого противоречия: нежнейшего друга и смертельного врага в одном лице.