|
По сравнению с вечностью. Вам себя жалко, и друзей, и родных… Понимаю. Как тут поможешь? Сочувствием? Вот послушайте лучше… Он начал читать негромко: Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели, Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты. На живых порыжели от грязи и крови шинели. На могилах у мертвых расцвели голубые цветы… Новиков долго читал эту балладу, дошедшую к ним через горы времени, триста лет, что отделяли их от автора стихов, были больше, чем раньше тысячелетия, но все равно, за незнакомыми и вышедшими из употребления оборотами речи они чувствовали душу и настроение неведомого поэта, который грубыми и даже иногда циничными с их точки зрения выражениями утверждал бесспорную истину, что нет ничего выше исполнения долга, и что павшие в бою в сочувствии не нуждаются. …Это наша судьба, это с ней мы сражались и пели, Умирали и рвали над Бугом мосты. Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели, Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты. – Какие слова, – со слезами на глазах сказала Альба, когда Новиков замолчал. – А мы ничего этого не помним… – Да и странно было бы, если б помнили. Библию почитывать не приходилось? – спросил Андрей. – Нет. – Так там написано: довлеет дневи злоба его. Или, если изложить доступнее – каждому хватит своих забот. Много ли я, к слову сказать, помню и понимаю из времен Бориса Годунова? А у нас с вами как раз такой разнос получается. И о чем там пели или разговаривали ратники Минина? Все помолчали, и слышно было, как за окном набирает силу ветер, гудит в дымоходах и бросает в стекла пригоршни жесткого, как песок, снега. – Скажите, – нарушил молчание Корнеев, – как это сочетается – космическая эра, вы ведь уже далеко выходили в космос в конце века, и такая примитивность быта? – А вы что, воспринимаете наш век блоком? Как одно целое? Какой двадцатый век вы себе представляете? Он ведь ох какой длинный… Начался сорокасекундным полетом братьев Райт, а через шестьдесят шесть лет люди уже высадились на Луне. Более противоречивого века, по-моему, не было в истории. Триллионы тратили на вооружение, никому в принципе так и не пригодившееся, а две трети населения Земли ни разу в жизни не ело досыта. Я сам видел людей, которые не вышли из каменного века, а другие люди в это же время создавали гениальные произведения искусства, делали сверхминиатюрные компьютеры и газовые душегубки, десяткам умирающих пересаживали сердца, а миллионам здоровых сбрасывали на голову бомбы и напалм… Это вам, наверное, тоже предстоит увидеть и жить на такой вот забавной планете. А то оставайтесь здесь, на Валгалле. Хорошо, спокойно, и ноль проблем. Впрочем, это еще как сказать… – И он непроизвольно вновь покосился на кобуру своего пистолета, небрежно брошенную на лавку. – Андрей, – ответил ему Корнеев. – Может быть, достаточно гонять нас по кругу ваших антиномий? Мы не такие уж инфантильные существа, какими вы нас пытаетесь изобразить нам же. Или вы соскучились по слушателям? Не перегружайте нас проблемами вашего мира. Возможно, это будет и наш мир, но не спешите. Мы сами во всем разберемся… – Ну воля ваша. Тогда послушайте еще стихи. Было уже довольно поздно, когда Новиков наконец развел гостей по комнатам. Корнеева и Айера он разместил внизу, Альбе же досталась маленькая комната на втором этаже, где только и было места, что для широкой деревянной кровати, столика, шкафа и подвесных полок для книг. Она погрузилась в постель, набитую сухой, тревожно пахнущей травой. На столе дрожал и раскачивался огонек свечи, в маленькое окно ветер с тихим шорохом по-прежнему бросал горсти жесткого снега. |
