Потом, уже куда мягче, он добавил:

— Постарайтесь не слишком беспокоиться. Мы не сделаем ему больно.

Он положил Гомера в корзинку и вышел, оставив меня одну.

Когда я была маленькой, у моего отца была собака по кличке Пенни, немецкая овчарка, очень добрая. Пенни любила папу, следовала за ним повсюду с обожанием в глазах и готова была умереть только ради того, чтобы сделать его счастливым. В конце жизни у нее развилась дисплазия тазобедренного сустава, как часто происходит у собак крупных пород, и мой отец в течение двух лет терпеливо помогал ей подняться на ноги, когда она силилась встать, и убирал за ней, когда она теряла контроль над своим кишечником. И вот однажды, когда отец пытался помочь ей встать, Пенни повернулась и укусила его. Она тут же присмирела, стала скулить и лизать его руку с отчаянной мольбой о прощении, которое, конечно же, сразу получила.

Но мой отец, рассказывая эту историю, всегда говорил, что именно тогда он все понял. В тот день он отвез ее к ветеринару, и Пенни больше не вернулась домой.

Мысли о Пенни пронеслись в моей голове, когда я увидела когти Гомера, после стольких лет беззаветной любви и верности нацеленные мне в лицо. Внезапно я почувствовала беспомощность. Впервые с тех пор, как я принесла Гомера к себе домой, я ничего не могла для него сделать. Я стояла в одиночестве, а Гомера забрали, потому что я ничем не могла помочь ему. Даже после одиннадцатого сентября было что-то, что я могла сделать, план действий, которому я могла следовать. Гомер всегда нуждался во мне больше, чем другие мои кошки, как бы сильно я их ни любила. Я обещала, что никогда не позволю случиться с ним ничему плохому, и делала все, что могла, на протяжении многих лет, но в конечном итоге сдержать это обещание мне не удалось. В тот момент я поняла, что такие обещания невозможно сдержать. Вы можете любить домашнее животное или ребенка, вы можете попытаться защитить его от всего, что только может прийти вам в голову, но спасти его от жизни вы не можете. И с осознанием этого пришло понимание боли, которую сейчас испытывал Гомер, и тех решений, что волей-неволей придется принять гораздо раньше, чем мне того хотелось бы.

Мои кошки становились старше. По общепринятым стандартам они уже были стариками. Гомеру было одиннадцать лет, скоро должно было исполниться двенадцать. Вашти было тринадцать, а Скарлетт — четырнадцать. Я собиралась выйти замуж, и мы с Лоренсом любили разговаривать о нашем будущем и строить планы на ближайшие пять или десять лет вперед. И мои мысли о будущем автоматически включали в себя моих кошек. Я просто не могла представить свою жизнь без них. Без них я бы никогда не стала тем, кем я есть, они фактически были рядом со мной всю мою взрослую жизнь. Казалось, будто еще вчера они попали ко мне котятами, которых совсем недавно отняли от маминой груди.

Но они старели. В тот момент я поняла, что, когда через несколько недель я выйду замуж за Лоренса и мы начнем нашу совместную жизнь, тот отрезок жизни, который мы проживем со всеми тремя моими кошками, будет очень коротким. Довольно скоро никого из них не будет рядом.

Я вышла из комнаты ожидания и пошла на улицу. Там я вынула мобильный телефон из сумочки и позвонила Лоренсу на работу. Я хотела, чтобы мой голос звучал бодро, когда я буду говорить ему, что пока еще ничего не известно. Но мне нужно было, чтобы он меня успокоил. Я расплакалась, как только услышала его голос.

— Я еду к тебе, — сказал Лоренс.

Я пыталась собраться с силами и ответить, что в этом нет необходимости, что со мной все в порядке. Но Лоренс спокойно произнес:

— Гвен, это и мой кот тоже.

Ветеринар вернул нам Гомера полчаса спустя и пообещал перезвонить в течение суток, как только получит результаты анализов.

— Что нам теперь делать? — спросил Лоренс.

— Постарайтесь, чтобы он хоть немного попил. И если у него вдруг появится аппетит, позвольте ему есть столько, сколько он захочет, и то, что он захочет, — ответил ветеринар.