— Хорошо.

— Привыкаешь?

— Понемногу.

— Нравится наша колония?

— Ничего, хорошая, — ответил Глаз, глядя на письмо.

— Коля, — понизил голос воспитатель, — тебе письмо. — Он замолчал, вновь посмотрел на Глаза. — У тебя дома неприятность, — он опять помолчал, — но, я думаю, — воспитатель стал говорить медленно, — ты не упадешь духом. — Георгий Николаевич вновь сделал паузу. — У тебя умер отец.

Глаз ждал, что воспитатель скажет что-то неприятное, но никак не ожидал, что скажет ЭТО.

Георгий Николаевич протянул письмо. Глаз взял и вышел. Прочитал. Достал сигарету и пошел в туалет. Не верилось что отец умер. В Глазе теплилась надежда: отец поможет освободиться раньше. Он не столько в это верил, сколько утешал себя, хотя понял еще в Одляне: на зоне помощи ждать неоткуда, не поможет ни Бог, ни отец. В тюрьме, в зоне надо надеяться только на себя. Надежда на отца — иллюзия. А теперь и последнее утешение умерло вместе с отцом.

Глаз не смирился с наказанием. Иногда ему казалось, что его жизнь» длинный кошмарный сон. И когда-нибудь он проснется. Но сколько ни просыпался, тюремная решетка напоминала бытие.

Глаз курил, и ему захотелось побыть одному. Но одному побыть невозможно, только в дисциплинарном изоляторе. Надо сделать нарушение, и дадут десять суток.

В тюрьме он к карцеру привык — отсидел пятьдесят суток. В карцере нашел свою прелесть — одиночество. Но не более пяти суток.

А в зоне не так просто получить желанное одиночество. Получить можно, но будет нарушение на отделение, и актив ополчится на него.

«Да разве можно активу или начальству объяснить, что я просто хочу побыть один, и потому посадите меня в дизо. Активисты засмеются и скажут: «Что, зона не по зубам?» «Нет, зона по зубам, но сейчас мне хочется одиночества»,— думал Глаз.

Он стоял и курил, не решаясь, что предпринять. Или завтра на разводе подойти к начальнику режима и сказать, чтобы посадили в дизо, или остаться в отделении и пережить смерть отца на людях? Глаз бросил окурок и хотел выйти, но к нему подошел Слава Смолин. Из левого нагрудного кармана у него торчала шариковая ручка, а из правого выпирала пачка сигарет. Он достал ее.

— Закуривай.

Глаз взял сигарету. Прикурили.

— Что ты такой грустный? — спросил Слава.

— Так, ничего, — отнекивался Глаз.

— Да ты скажи, что такое?

— Письмо получил. Отец умер.

— Отец умер! Это, брат, плохо. Но ничего, все перемелется. Сегодня интересное кино, немного развеешься.

Слава поговорил с Глазом, стараясь его утешить, и они вместе вышли из туалета.

Была суббота. В колонии два раза в неделю — в субботу и воскресенье — показывали кинофильмы.

Воспитанники собрались в клубе. Он находился на третьем этаже. Шестое отделение сидело позади всех. Глаз скользнул взглядом по лозунгам и плакатам. На одном, прибитом под самым потолком, над аркой, написаны ленинские слова: «Из всех искусств важнейшим для нас является кино».

В клуб зашел заместитель начальника колонии по учебно-воспитательной части Александр Дмитриевич Кузнецов. Дпнк скомандовал:

— Колония, встать! Смир-но! Товарищ капитан, воспитанники колонии для просмотра кинофильма собраны. Докладывает дежурный помощник начальника колонии лейтенант Брагин.

Кузнецов здоровается с воспитанниками, и они дружно отвечают:

— Здравия желаем, товарищ капитан!

Капитану подали переходящий красный вымпел. Сейчас вручат отделению, занявшему за прошлую неделю первое место.