Валентин Афонин. Однажды навсегда
Пролог
— …Ну ладно, — он смеется, вздыхает и закрывает глаза. — Спим… — Спим… — Она согласно притирается щекой к его плечу и, мягко прильнув к нему всем своим существом, честно замолкает на несколько мгновений, но тут же опять чему-то тихонько смеется. — Ну что ты? — добродушно укоряет он ее, тоже еле сдерживая смех. Она не сразу находит ответ: — Да я совсем запуталась, где тут у нас чье. Где твои руки-ноги, где мои, где твоя голова, где моя. Странно, правда? А почему так, а?.. — Хотя, конечно, и сама прекрасно знает, почему. — Па-та-му, — изрекает он глубокомысленно. С ним тоже, разумеется, все ясно, но она же хитрая лисичка, притворяется наивной: — А почему потому? — Потому что почемучка. — А почему почемучка? — Потому что дурочка. — А почему дурочка? — Па-та-му-шта-я-ти-бя-ку-ку. — Хм?! — Восхищенно уткнувшись носом в его плечо, она замирает и зажмуривается, понимая, что он упрямо избегает всуе произносить заветное слово, которое одно и объясняет взаимное ощущение путаницы, забавного абсурда, и — дово-ольная, счастли-ивая! — вздыхает с сожалением: — Спокойной ночи. — Доброе утро, — иронично-назидательно молвит он и сам же прыскает со смеху и переполняется счастьем, понимая ее настроение до мельчайших оттенков: она хохочет вместе с ним. Какой там сон?! Вот и ночь на исходе, скоро утро, и устали зверски, и, кажется, обо всем говорено-переговорено, — «время уклоняться от объятий», — но… уже в который раз они умолкают, благоразумно-добросовестно выдерживая паузу, чтобы дать друг другу возможность уснуть, — напрасно! И вот — помолчав — опять: — Спишь?.. — Нет… Негромкие, словно мысленные, голоса почти не нарушают тишины и покоя. — Я, знаешь, что подумал? — Да… — Знаешь, да? — Он тихо смеется, нарочно поймав ее на слове. — А что ты знаешь? Ну-ка, интересно… Она тоже смеется, предвкушая нечто, конечно, хорошее: — Ну не знаю, не знаю! Заинтриговал — говори. Ну что?.. — Да так, ничего особенного. Обыкновенное чудо, вот и все. — Ну?.. — поощряет она, опять ожидая сходства в ощущениях. — Да ты же знаешь, — подтрунивает он, — сама и говори. — Нет, сам! Ты первый начал, ну?.. — Да меня, понимаешь, как будто и не было до тебя… — Ну?.. — Это ей знакомо и понятно. — Как будто я сегодня… или вчера… родился заново. В двадцать два почти годочка, да?.. Она молча улыбается и, как бы кивая, снова мягкой щекой притирается к нему и глубоко-наполненно вздыхает. А он — в порыве ответной нежности и благодарности — вдруг тоже сильно прижимается щекой и носом к ее голове, вбирая в себя такой удивительно родной запах ее волос. Ну до чего же легко и точно она его понимает! И как же ему хорошо с ней и просто!.. — Ну, спим… На какую-то секунду он задерживает дыхание, чтобы не мешать ей встречным движением своей грудной клетки. Затем, осторожно меняя положение слегка затекшего тела, отодвигаясь и правой рукой обнимая ее за спину, нечаянно нащупывает острую, будто детскую, лопатку-крылышко и опять с удивлением ловит себя на том, что вот ведь действительно — как объяснить логически? — он и она настолько сейчас слитны, настолько одно, что и вправду не сразу сообразишь, где тут чье. |
