- Да ничего не было нужно.

- Да. Да. - Он поглядел на Рут. - Это не покидало меня, - сказал он. Все дни я так и жил с этим с тех пор.

Она смотрела на него, и ей снова стало стыдно, потому что вот перед ней был еще один человек, о котором она совсем не думала, а он знал Бена с его рождения и был близок к нему, любил его. И кто знает, как он перенес все это? Не только горе и воспоминание о тех часах, когда он был последним, кто видел Бена в живых на этой земле, и первым, кто увидел его мертвым, но еще и чувство вины, которое могло мучить его, хотя это и не его вина, что так случилось. Ей бы надо давно прийти к нему сюда, сказать ему что-то. Но что? Как? О, она завладела смертью Бена как своей собственностью, словно чем-то принадлежащим ей одной, она хотела владеть ею безраздельно, не признавала ни за кем права оплакивать его, а ведь ничья жизнь не обособлена от других.

- Вы были добры, - с трудом сумела она вымолвить наконец, - в тот день, вечером. Добры ко мне. Я никогда... Я ничего не понимала тогда, но это я запомнила.

- Я беспокоился о тебе - как ты тут одна, никого кругом, только этот мальчик. Проходил мимо, поглядывал на окна. Беспокоило это меня.

- Никому это не под силу. Никто не может один выдержать. Нельзя так.

Она поставила кружку с сидром. Тени, словно чьи-то длинные пальцы, протянулись по всей комнате, и только белые волосы Поттера, его рубашка и костяшки его сложенных пальцев, казалось, светились в сумерках.

- Расскажите мне все, все как было. Я теперь хочу все знать.

- Пришло время?

- Да, я хочу узнать все, все, что не могу додумать сама, все, чего я не хотела слушать раньше от других. Теперь я должна это узнать.

- Ясно.

Но он долго молчал, прежде чем заговорить, а она смотрела ему в лицо и видела, что его взгляд бродит где-то далеко, устремлен в прошлое, и понимала, какая в тот день произошла с ним перемена. Собака тяжело, неподвижно распласталась на полу, словно окаменев.

- День выдался хороший тогда, ясный, погожий. Помнится, я, как глянул наружу, когда выпускал собаку, сразу увидел, что денек будет что надо.

Да, подумала она, казалось, что пахнуло ранней весной. День тогда был хорош.

- Дело было после обеда, мы работали, спускаясь по склону, расчищали подлесок. Все утро я работал с ним бок о бок, а молодой Колт - позади нас, в одиночку. Все было, как всегда, день как день.

- Вы разговаривали? О чем он говорил?

- Не больно-то много. Он никогда много не говорил.

- А иногда он говорил... Ну, в общем-то, странные вещи.

- Да. Вот, в тот день... Он, бывало, молчит часами, а потом вдруг скажет что-нибудь такое, чего нипочем уж не забудешь. И все-то он примечал. Все видел, что вокруг.

- А в тот день?

- Он сказал: "Жизнь хороша. Хорошая у меня жизнь".

Поттер нагнулся, скрывая волнение, и погладил собаку. Рут не проронила ни слова.

- "Жизнь хороша". А потом я остался там, выше по склону, а он спустился к Хелм-Боттом и скрылся из виду. Я наказал ему посмотреть, какие деревья надо пометить на повал. Райдал хотел, чтобы повалили парочку-другую деревьев, какие покрупнее, - он получил заказ на тонну леса. А прочищать да прореживать тоже еще оставалось немало. День был теплый. Солнце пригревало. Не помню, о чем я думал. Ни о чем, верно. Ни о чем важном. Просто радостно было - я ведь всегда любил свою работу. И погода была хорошая.

Он покачал головой.

- И ведь ни звука не было слышно - ничего, чтобы предупреждало. Я бы услышал, будь что, и распознал бы, да и Бен тоже. Привыкаешь различать каждый звук, знаешь, откуда что, и если дерево сгнило и готово упасть, это можно понять наперед за недели и месяцы. Оно же видно. Если это, к примеру, вяз, вороны не станут вить гнезда на нем. На верхушках вязов, что стояли в ряд на опушке нового выгона, вороны всегда вили гнезда, а вот пару лет назад на двух вязах вдруг перестали.