Оуэн Гриффит заезжал к нам перед самым обедом, огородник ждал его у дома с грузом зелени. Пока старый Адамс грузил ее в машину, я пригласил Оуэна пропустить по стаканчику. Остаться на обед он не захотел.

Когда я принес шерри, мне стало ясно, что Джоан уже перешла в наступление.

Не было ни следа какой — либо неприязни. Свернувшись в уголке кушетки, она чуть ли не мурлыкала, словно кошка, и расспрашивала Оуэна о работе, о том, нравится ли ему быть практикующим врачом и не предпочел ли бы он узкую специализацию. Она сама, дескать, считает медицину одной из самых интересных вещей на свете.

Что ни говорите, у Джоан как у слушательницы — прирожденный талант! А поскольку на своем веку она выслушала уже массу горе — гениев, растолковывавших ей, почему мир их не понимает, слушать Гриффита для нее было детской игрой. Еще прежде, чем мы добрались до третьей рюмки шерри, Оуэн уже толковал ей о какой-то чертовски тяжелой болезни в таких выражениях, что кроме коллег по профессии вряд ли кто понял бы хоть слово.

Джоан слушала внимательно и с глубоким интересом.

В первый момент у меня прямо желчь разлилась. Это уж подлость со стороны Джоан. Гриффит — слишком хороший парень для того, чтобы вот так издеваться над ним. Женщины и впрямь змеи.

Потом я обратил внимание на профиль Гриффита, на его энергичный подбородок и твердую складку губ и как-то потерял уверенность в том, что все это бумет только развлечением для Джоан. В конце концов, мужчина не должен допускать, чтобы женщина делала из него шута. А если допускает — сам виноват. Джоан предложила:

— Послушайте же, доктор, оставайтесь у нас обедать.

Гриффит чуть покраснел и ответил, что был бы рад, но дома его ждет сестра…

— Так мы позвоним ей и объясним, в чем дело, — быстро ответила Джоан и вышла в холл к телефону.

Мне показалось, что на лице Гриффита появилась растерянность, и я подумал, что, пожалуй, он малость побаивается своей сестры.

Джоан вернулась, улыбаясь, и сообщила, что все в порядке.

Таким образом, Оуэн Гриффит остался у нас на обед и явно был доволен этим. Мы беседовали о книгах и театре, о политике и музыке, живописи и современной архитектуре.

О Лимстоке, анонимных письмах и самоубийстве миссис Симмингтон не было сказано ни слова. Мы оставили все это в покое, и Гриффит, по-моему, был счастлив. Говорил он занимательно и остроумно, его смуглое печальное лицо прояснилось.

Когда он ушел, я строго напомнил Джоан:

— Слишком он хороший парень, чтобы строить над ним шуточки!

— Это ты так говоришь! — возразила Джоан. — Все вы, мужчины, заодно.

— А с чего это ты решила любой ценой получить его скальп, Джоан? Раненое самолюбие?

— Может быть, — ответила мне сестра.

Мы пошли пешком, я уже чувствовал себя достаточно крепким, чтобы на обратном пути подняться на холм. Очевидно, мы не рассчитали время и пришли слишком рано, потому что отворившая нам дверь высокая, костлявая, энергичного вида женщина сообщила, что мисс Бар — тон еще нет дома.

— Но она сказала мне, что вы придете, так что проходите, пожалуйста, и подождите ее.

Судя по всему, это была верная Флоренс.

Мы прошли за ней по лестнице в гостиную, уютную, хотя, пожалуй, чересчур уставленную мебелью. Некоторые из вещей были, по-моему, родом из «Розмарина». Флоренс явно гордилась этой комнатой. — Правда, красиво? — спросила она.

— Очень, — с чувством ответила Джоан.

— Стараюсь, как могу, чтобы мисс Эмили было удобно. Конечно, я не могу сделать все, как хотелось бы и как оно полагалось бы для нее. Знаете, все-таки дома это дома — там у нее целая вилла, а тут только эта комнатка.