— Паспорт при тебе?

Ей снова захотелось возмутиться — с какой, интересно, стати он тыкает? И опять не успела, потому что второй милицейский, рангом явно повыше Салова — похож на следователя, как их в сериалах показывают, — быстро сгладил неловкость:

— Вы, гражданочка, не волнуйтесь. Никаких лично к вам претензий. Мы просто обыск должны провести в квартирке напротив…

— Короче, понятой пойдешь, — вновь влез Салов со своим разбитным тоном.

— Но… — пискнула Надя.

Ей совсем не хотелось присутствовать при обыске. Тем более у соседей. И тем паче — в компании развязного Салова. Но только… в квартире напротив живет Ленка. Ее бывшая одноклассница.

…С Ленкой они не то что закадычные подружки. И в школе на жизнь по-разному смотрели, а уж сейчас-то особенно. Но когда десять лет кряду учишься в одном классе, живешь через стенку и почти каждый день вместе едешь на уроки в лифте, это ведь что-нибудь значит?

— Что случилось? — выдохнула Надя.

— Да хорошего мало, — хмыкнул Салов.

А второй милицейский, тот, что следователь, спокойно объяснил:

— Беда с вашей соседкой. С Еленой Коренковой.

Надя машинально закрыла ладошкой рот. Теперь, когда имя прозвучало, ей стало совсем уж страшно. Ленка. Коренкова. Ей ведь — как и самой Надежде — всего-то двадцать семь лет! Или нет, двадцать восемь. Митрофанова вдруг вспомнила, как одноклассница жаловалась, что у нее день рождения неудачно выпадает. Раньше, чем у остальных в классе, — на летних каникулах. Что за уши не треплют, конечно, неплохо, а вот что «поздравляем» всей толпой не кричат и подарков не дарят — очень обидно…

— Не может быть, — прошептала Митрофанова. И еще тише спросила: — Она умерла?..

Следователь коротко кивнул. Надя перехватила его взгляд.

Тяжелый у него глаз. Потухший. Видно, как человек устал от того, что люди погибают. А еще пуще — от бесконечного общения с понятыми, родственниками, зеваками. И от постоянных объяснений, что убивают и молодых, и женщин, и совсем рядом…

— Давай, Митрофанова, пошли. Выполни свой гражданский долг, — строго, совсем не к месту приказал Салов.

Второй смягчил ситуацию. Вежливо проговорил:

— Ну что, девушка? Поможете нам? — И добавил: — Вы не волнуйтесь. Ничего там особенно страшного…

— Да я не волнуюсь, — засуетилась Митрофанова. — Сейчас. Конечно. Пойдемте.

Бестолково открыла сумочку. Вспомнила, что паспорт с тех пор, как на городских улицах перестали цепляться с пропиской, с собой не носит. Побежала в гостиную, где сервант с документами, но ящик перекосился, открываться не хотел…

Надя дергала его и вспоминала, как совсем недавно, дня, наверно, четыре назад, в Ленкиной квартире закатили очередную пьянку. Народу набилось много — местные алкаши это местечко обожали, как со знанием дела объяснил Полуянов, за то, что не подвал и не коммуналка. До трех ночи и вопили, и посудой об пол грохали, и матерились, и визжали в открытые окна. Димка уж на что демократ, и то хотел милицию вызвать, Надя его еле отговорила. Самой, конечно, от таких дебошей было тошно, но все-таки одноклассница… Вместе когда-то краситься учились — по модному журналу — мамиными тенями. И всегда друг на дружку полагались, если нужно из дому сбежать или что-то криминальное спрятать. В киношку на вечерний сеанс с Мишкой из параллельного? А маме говоришь, что с Коренковой. Из кармана куртки сигареты выпали? Да это Ленка попросила спрятать…

Потом, после школы, их пути окончательно разошлись, но все равно они всегда здоровались.