— Это совсем другое. Но не думаю, чтобы он специально их избегал. Просто мы вращаемся в других кругах.

— Ты хочешь сказать, это случайное совпадение, что ни в один из клубов, куда вхож твой отец, никого из этих замечательных докторов не приглашают?

— Хорошо, — сдался Эндрю. — Но я ни разу не слышал, чтобы он позволил себе пренебрежительно высказаться о ком бы то ни было. Даже о католиках.

— Но ведь он и не общается с этими ребятами, верно? В том числе с нашим новым сенатором из Массачусетса, который гоняется за макрелью.

— Вообще-то у него были какие-то дела со старшим Джо Кеннеди.

— Но только не за обеденным столом в элитном Фаундерз-клубе, готов поспорить, — вклинился Уиг.

— Эй, послушайте, — возмутился Эндрю, — я и не говорил, будто мой отец святой. Но он, по крайней мере, учил меня, что нельзя пользоваться тем скабрезным языком, который так нравится Ньюолу.

— Но, Энди, ты же годами терпел мои цветистые эпитеты.

— Да, — подхватил Уиг. — С чего это вдруг ты стал таким паинькой?

— Знаете, парни, — ответил Эндрю, — в частной подготовительной школе у нас вообще не было ни евреев, ни негров. И если вы там рассуждали об «этих ничтожествах», кого это трогало? Но в Гарварде полно людей самых разных, поэтому я считаю — нам следует научиться жить вместе со всеми.

Его приятели с недоумением переглянулись.

А затем Ньюол недовольно произнес:

— Кончай тут воспитывать, понял? Значит, если бы я сказал, мол, этот парень коротышка или жиртрест, ты бы и ухом не повел. Когда я говорю о ком-то, что он жид или черномазый, это просто дружеский способ его охарактеризовать, как условное обозначение. И кстати, к твоему сведению, я пригласил этого парня, Джейсона Гилберта, погудеть вместе с нами после футбольного матча в субботу.

После чего посмотрел на Эндрю озорными глазами и добавил:

— Если, конечно, ты не против настоящего общения с одним из жидовских мальчиков.

*****

Ноябрь только начался, но в шесть часов вечера уже темнело, а воздух был по-зимнему холодный. Переодеваясь после тренировки по сквошу, Джейсон с досадой обнаружил, что забыл прихватить с собой галстук. Придется возвращаться за ним в Штраус-холл. В противном случае этот ирландский цербер, который при входе в «Юнион» специально проверяет у студентов наличие галстуков, радостно выставит его за дверь столовой. Вот черт. Черт.

Он поплелся через мерзлый Гарвардский двор с голыми деревьями, поднялся по лестнице в свою секцию А-32 и стал рыться в карманах в поисках ключа.

Когда Джейсон наконец толкнул открывшуюся дверь, то сразу заметил — что-то не так. Везде темно. Он взглянул на дверь в комнату соседа. У того тоже не горел свет. Может, Д. Д. заболел? Джейсон осторожно постучался к нему и спросил:

— Дэвид, ты в порядке?

Ответа не последовало.

И тогда, в нарушение жестких правил проживания в общежитии, Джейсон сам открыл чужую дверь. Сначала он обратил внимание на потолок, с которого свисали оборванные электрические провода. Затем взгляд его скользнул по полу. Там он увидел своего соседа, вернее, его неподвижное тело с ремнем вокруг шеи.

От страха у Джейсона закружилась голова.

«О боже, — подумал он, — этот придурок убил себя».

Джейсон опустился на корточки и перевернул Д. Д. При смене положения тела Дэвид издал очень слабый звук, похожий на стон. «Скорее, Джейсон, — лихорадочно думал он, пытаясь сообразить, что делать, — звони в полицию. Хотя нет. Вдруг не успеют!»

Он осторожно снял кожаный ремень с горла соседа.