Не надо лишний раз напоминать, да? К двери я подошла осторожно. И опасливо заглянула в дверной глазок. После чего гостеприимно распахнула дверь. Чтобы услышать до боли знакомое:

– Привет. Как дела? Есть чё пожрать?

Я стала медленно набирать в лёгкие воздуха. Чтобы заорать.

– Тихо-тихо-тихо… – верно расценил мои намерения Огарёв. И жестом фокусника протянул мне левую руку, которая до того была скрыта дверью. А в руке красовались три коробки с пиццей.

– Не знаю, какие ты любишь, взял разные.

В общем, спустя десять минут я сидела на кухне, совсем не эстетично жевала вкуснючую, еще тёплую пиццу, запивала ее чаем и взахлёб жаловалась Огарёву на жизнь. Огарёв же молча слушал. Даже на пиццу не покушался, а чай его так и стыл в кружке.

– Знаешь, ты, наверное, правильно сделал, что сбежал со свадьбы. – Я сыто откинулась спиной к стене. Покосилась на вскрытые коробки. Ой, я на нервной почве такая прожорливая… – Хрен знает, что там в голове у людей плещется, которые собачье дерьмо на улице собирают и соседям двери мажут. Считай, что тебе повезло. Сорвался с крючка.

– Угу, – как-то бесцветно отозвался Ярослав. Он потёр лоб, полез в карман и, не спрашивая разрешения, прикурил. Посмотрел на меня сквозь сизый дымок. – Слушай, а может, тебе это… На время переехать?

– Куда? – вздохнула я. Если честно, об этом я уже подумывала. Подруга Ганя живёт с родителями и братом, их там четверо в двушке. Феня – в комнате в общежитии с парнем, с которым у нее перманентно «всё сложно». А больше у меня никого нет. А-а, еще есть Ярик. Но не настолько же всё плохо. Пока не убивают…

– Например, ко мне.

На Огарёва я уставилась так, как будто он мне предложил взяться за руки и бодро шагнуть с балкона шестнадцатого этажа.

– Это с какого перепугу такая щедрость? – Я начала потихоньку соображать. Что-то в его предложении не так. И еще пиццы притащил. Сразу три. Подозрительно…

– Ну, потому что я… – Огарёв глубоко затянулся. – Сказал им… – Он аккуратно стряхнул пепел в пепельницу. – Что у нас с тобой роман и всё серьёзно. И что я из-за тебя бросил Виолетту.

– Кому именно сказал? – холодея, не сразу сообразила я.

– Виолетте. И мамаше ее.

Дальше последовала безобразная сцена.

Я попыталась Огарёва побить. Он же просто держал меня на расстоянии, не давая добраться до паха. А я очень хотела ему туда всадить – потому что бить в его твёрдое, явно тренированное тело было без толку.

В общем, дело кончилось тем, что я запыхалась. Выдохлась и рухнула на табурет. Огарёв, опасливо покосившись на меня, устроился у дальней стены.

– Ты скотина-а-а, – простонала я. – Ты мою жизнь в ад превратил!

– Ты думаешь, мне проще было? – неожиданно огрызнулся этот образец наглости. – Они же жизни мне не давали! Обе! Вчера мать Виолеткина явилась на объект! У меня там комиссия, люди из мэрии, а она воет: «Яросла-а-а-ав!»

Он так похоже изобразил гундосые интонации тёти Гали, что я прыснула. Но сразу же срочно придала лицу суровое и даже грозное выражение.

– Ты мне кто, вообще? Я тебя второй раз в жизни вижу! Ты не имел права втягивать меня в свои разборки с родственниками!

– Типун тебе на язык, какие они мне родственники! – возмутился Огарёв. А потом попытался меня успокоить: – Слушай, ну правда, раз уж так получилось… Это реально вариант. Переезжай ко мне. На пару недель. Или месяц.