Вздрогнув от слова «кандей» и сообразив: на острове теперь пусто, а военюрист Симон был просто подследственным, придумавшим для себя роль старшего юстициария и не совравшим, наверное, только про одно, про гул земли, – ты повернул назад.

Москва-река через промзоны и пустоши стремилась к прозрачной Оке.

Все стало подергиваться смутно-осенней мглой. Правда, в зелени вязов еще вспыхивали редкие золотинки, а в прибрежных кустах резал глаз смертельно искореженный якорь. Но вскоре и якорь потонул в сухой осенней мгле.

Торопясь, ты вернулся в береговой трактир, выпросил у настоящего, а не какого-то «ролевого» официанта салфетку, отобрал у буфетчицы губную помаду, которой она собиралась подвести губы, и на рвущейся бумаге кое-как вывел те несколько слов, что от всей этой истории только и остались: