— На южном спуске перевала Саланг. Отличная, Ира, была ночь: метель, снег, мороз. Красиво одетых людей, правда, не было. Зато были «духи» в модных вечерних чалмах и стеганых халатах. А вместо фейерверка — обстрел из минометов. И танцы были. Помнишь, Саня, как мы вытанцовывали, лежа на снегу, а чтобы согреть замерзшие пальцы, совали их в рот…

— Я вас обидела? — Ирина спрятала лицо в воротник бушлата. — Вам просто не повезло с этим Новым годом. Но все светлое и хорошее — еще впереди. В это надо верить. Мы — люди. Мы все родились в нормальной стране. Мы все хотим добра и мира. Просто надо стиснуть зубы и немного потерпеть ради будущего счастья. Иначе зачем тогда жить?

— Жить надо ради выполнения интернационального долга. Ради трусливых приказов Воблина. Ради самодуров-командиров, — высказался Ашот.

— Не верю, что вы так думаете на самом деле.

— Странный вы человек, Ирина, — снисходительно улыбнулся Нестеров. — Музыка, танцы… Забудьте об этом, пока вы в Афгане. Легче жить будет. Здесь нельзя желать несбыточного. Довольствуйтесь малым, выбирайте из того, что есть. Мечтаете о празднике? Пожалуйста! Вот праздничный стол, вот спирт, вот луковица, вот гости — два выпивших, небритых, дурно пахнущих офицера. И давайте пить спиртягу за то, что мы, вопреки обстоятельствам, все-таки живем.

Ирина долгим взглядом посмотрела на Нестерова:

— Вы это искренне говорите? Да вы просто нашли прекрасный повод расслабиться! Война — это всего лишь повод. Можно не бриться. Можно быть грязным. Можно сквернословить. Лакать спирт — да ради бога! Все можно! Война ведь! Но ведь ваша истинная суть остается прежней, без каких-либо поправок на войну. Вы хотите влюбиться, хотите быть любимым, вам опротивела форма, оружие и бронетранспортер. Вы живете бесконечным ожиданием того светлого дня, когда Афган останется позади. Вы закрываете глаза и видите любимую женщину, которая сначала снизу, а потом сверху…

— Ирина, вы вгоняете меня в краску.

— А вы не изображайте из себя зачерствевшего мужлана, для которого война стала родной матерью. Вам этот образ не идет. На самом деле вы хрупкий юноша, робкий, стеснительный, который не знает, что надо делать в первую очередь — вручать девушке цветы, а потом целовать или наоборот. И какой вам еще матрас, милый мой мальчик! Вы же девственник, вы же святой!

— А вы дура, — процедил Нестеров сквозь зубы и плеснул себе в кружку спирта.

— Эй, эй! Ребята! — заволновался Ашот. — Вас куда-то не туда понесло!

— Может, я и дура. Но вы — святой мальчик. Я, между прочим, старше вас, — произнесла Ирина и вдруг рассмеялась: — Представляете, Воблин сегодня предложил мне выйти за него замуж.

— Я это предвидел! — взвыл Ашот.

— И что, вы думаете, я ему ответила?

— «Пошел вон, старый козел!» — выдал версию Ашот.

— Неправильно. Я согласилась.

Нестеров, скрестив руки на груди, подозрительно посмотрел на девушку:

— Согласилась? Ты согласилась выйти за него замуж?

Он даже сам не заметил, как перешел на «ты».

— Да, согласилась. Правда, Воблин тотчас поправился. Я, мол, хочу пожениться понарошку, на один год, пока я тут служу.