— Да, о нем… Он пока в Асхабаде, но через несколько дней уедет. Надо успеть передать ему записку. Если я попрошу тебя, ты сделаешь это?

— Иван, ему передадут мои люди. Его все знают. Давай записку, — сказал Байкара.

— Я сейчас напишу! — заторопился Нестеров: оторвал от старого письма чистый неисписанный клочок и написал: «Милая Ариль! Я жив и здоров, жди меня в Шуше!» — Вот, Байкара, пошли сегодня же человека к Асриянцу. Если Арам получит ее, я весь век не забуду эту услугу.

Трое джигитов собрались в путь и, выехав, тотчас скрылись за барханами. Проводив их, Байкара вернулся в кибитку.

Пока мужчины вели беседу в кибитке, женщины стояли у казана, подбрасывали в огонь стебли сухого камыша и любовались малышом Амана, которого держала на руках Галия. Мальчику уже исполнилось полгода, он лепетал бессвязно, и это доставляло радость матери, а старуху — жену седельщика — забавляло.

— Царские! Царские едут! — послышался вдруг детский крик.

Женщины оглянулись и увидели всадников, едущих по берегу озера. Обе вскрикнули и заспешили в кибитку, к мужчинам.

— Аман, — проговорила испуганно Галия. — Царские военные едут.

Все, кто был в кибитке, сразу схватились за оружие и вскочили с кошмы. Аман хотел выйти наружу, но Байкара остановил его:

— Сразу видно, что неопытный джигит. Не спеши. Надо узнать, с каким настроением приехали. Тебя, наверное, разыскивают, Иван, — посмотрел он на Нестерова.

— Ничего, живым я им не дамся, — отозвался тот. — Это Черкез! — первым узнал брата Ратх.

— Да, это Черкез, — подтвердил Аман. — Все-таки удалось ему узнать, где Галия. Ну ничего, встретим с достоинством!

Галия, узнав, что приехал с казаками Черкезхан, изменилась в лице: стала бледной, словно ангел смерти уже занес над ней свои черные крылья. Попятившись в глубину кибитки, она прислонилась спиной к териму и прижала к груди дитя.

— Аман, что же теперь будет? Аман, защити нас, — взмолилась она.

А на дворе события развивались своим чередом. Черкез и его казаки слезли с коней, взяли наизготовку винтовки и направились к жилой кибитке седельщика. Черкез распахнул килим, первым вошел в нее и тотчас вышел: в юрте никого из взрослых не оказалось. Дети выскочили за ним следом и затаились, наблюдая.

— Где беленькая гелин? — спросил Черкез у них.

Один из мальчиков указал на черную кибитку. Черкез, держа в руке револьвер, взмахнул им, приказывая казакам идти следом.

Байкара, наблюдавший все это время за Черкезом» сразу сообразил что делать.

— Аман, — распорядился он. — Ты встань справа от входа, я — слева. Как только войдет — обезоружим. Ты, Ратх, и вы, Иван Николаевич, тоже будьте наготове. В случае чего, стреляйте в казаков.

Черкез, подойдя к юрте, вдруг злорадно засмеялся и проговорил каким-то не своим, срывающимся голосом.

— Выходи, Галия. Я узнал, что ты здесь!

Ответа не последовало, и Черкез выстрелил в стенку кибитки.

— Выходи, ощенившаяся сука! — взревел он и снова выстрелил, сорвав старенький коврик у входа резким движением левой руки. — Выходи, приказываю!

Солнечный свет, хлынувший в юрту, высветил из темноты женскую фигурку с ребенком. Черкез выстрелил, но кто-то успел заслонить ее, и в следующее мгновенье прогремел ответный выстрел. Пуля попала Черкезу прямо в голову, он рухнул у входа, а казаки, отбежав, спрятались за вторую кибитку и принялись оттуда палить из винтовок. Пули засвистели, дырявя войлок юрты. И тут приехавший с Черкезом кучер схватил кирку, подскочил к казаку и ударил его по голове.