|
Второй, по-видимому, просто набожный человек. Оба так глубоко погрузились в молитву, что не замечали Алехандро. «Ребе наверняка знает какую-нибудь кормилицу», — подумал он. И, заговорив, удивился тому, с какой легкостью язык вспомнил иврит. — Шалом, ребе. Тот медленно повернулся лицом к нему. — Шалом, сын мой. — Могу я задать вопрос? Я путешественник, и мне нужен совет. — Если я в состоянии… Однако внезапно его прервал стон второго старика, который как раз повернулся к нему. Нетвердо ступая, тот сделал несколько шагов вперед и остановился, для устойчивости опираясь на деревянные перила и щуря глаза, чтобы в неясном свете лучше разглядеть посетителя. И потом дрожащим, неуверенным голосом прошептал: — Алехандро? На миг у Алехандро возникло чувство, что Бог лишил его языка; он не мог произнести ни слова, во рту страшно пересохло. И все же, потрясенный, он сумел каким-то образом выдавить одно-единственное слово: — Отец? Старик пошатнулся, и Алехандро метнулся к нему, чтобы поддержать. И потом, все еще с младенцем у груди, дрожащими руками заключил старика в объятия, чувствуя, как по щекам неудержимо текут слезы. Малыш Гильом Каль безутешно расплакался — как все еврейские сыновья на протяжении столетий, когда они отдают кусочек своей плоти Богу, получая в ответ обещание, что Бог будет помнить их. Мальчик не был кровным сыном Алехандро, и, однако, ребе решил, что этот факт не должен ничему помешать. — Он же просто ребенок, — сказал этот мудрый человек. — Мы научим его, как быть хорошим евреем. По окончании короткой церемонии Алехандро отдал Гильома молодой вдове; ей пора уже было отнимать от груди собственного ребенка, но молока все не убывало, так что она вполне могла прокормить и сына Кэт. Успокаивая малыша, она нежно покачивала его, прижимая к себе. Алехандро отметил, как естественно она держит ребенка — почти как если бы он был ее собственный. — Кажется, будто он всегда голоден, — сказала женщина, — но, по-моему, ему хватает. Спит он спокойно и подолгу. «Ах, — подумал Алехандро, — даже в таком нежном возрасте младенец способен различить добрые руки». Они с симпатичной молодой вдовой улыбнулись друг другу, и тут к ним подошел ребе. Застенчиво взглянув на него, женщина ушла, прижимая Гильома к груди. — Вам пришло письмо. Старик достал из рукава пергаментный свиток и протянул его Алехандро. «Так скоро?» Алехандро взял свиток, чувствуя, как дрожат руки. Де Шальяк писал алыми чернилами Элизабет, прекрасным, твердым почерком, тщательно выводя каждый штрих и добавляя росчерки в знак уважения к адресату. Алехандро оставалось лишь надеяться, что новости так же обрадуют его, как сам вид письма. Он взволнованно вздохнул и углубился в чтение. «Мой дорогой коллега! От всей души надеюсь, что эти новости застанут вас и вашего внука в безопасности и добром здравии. Они, под кем я подразумеваю принца Лайонела и леди Элизабет, забрали Кэт к себе, естественно, против ее воли. Она еще не совсем оправилась после родов, но ирландка по-прежнему при ней и очень хорошо делает свое дело. Я трижды виделся с Кэт после вашего отъезда. |
