– Ложь!

Красила и правда ничего не знал о задуманном нападении. Берест не стал посвящать его и пятерых старших его спутников, позвал с собой только Косача и молодых. Понимал, что Красила не позволит им устраивать смертоубийство в чужом городе. Но в жажде хоть как-то отплатить киянам не стал думать, почему этого не следует делать и чем может затея обернуться. Недолгий опыт научил его думать только до первого броска, до первой пущенной стрелы. Каждая схватка еще казалась ему началом и концом всего.

– У вас один убитый! У меня – четверо! Может, и больше, где еще один отрок мой – не знаю. И ты брешешь, будто мы напали?

– Ваших было пятеро! Моих трое. Да неужели мои стали бы нападать на вас?

– С чего знать, что ваших трое было? Может, десяток или больше!

– Видоки есть? – спросил Етон.

Из тех, кто толпился в гриднице и во дворе, желая знать, чем кончится ночной переполох, видоками никто не назвался.

– Один из тех людей сбежал, – напомнил Мистина. – Пусть его найдут.

– Кто это? – спросил Семирад.

– Ты сказал, кто-то из твоих исчез? – обратился Мистина к Красиле. – Как его имя?

– Берест, – угрюмо глядя на него, ответил древлянин. – Коняев сын. Из Малина.

* * *

Разбирательство отложили: завтра воеводские отроки обойдут улицы и попробуют отыскать видоков. А заодно и сбежавшего бойца. Етон убрел назад в спальный чулан, ворча, что старым его костям днем и ночью нет покоя, остальные тоже разошлись. Тела пока положили в холодную клеть и заперли, ключ оставил у себя Семирад.

Рыскун и Требимир вместе со всеми ждали в гриднице. Выходя, Мистина сделал им знак идти за ним, а во дворе притянул к себе Рыскуна и тихо сказал:

– Видишь, что творится? А это все по делу нашему. В нем уже трупов почти столько же, сколько тех горностаев. Не хочешь, чтобы стало на два больше, берите товар, баваров и валите все отсюда! Чтоб завтра вас тут уже не было, пока старик не докумекал вас попытать!

Рыскун многозначительно поджал губы: дескать, понял. Мистина кивнул и ушел в дом. Может, хоть здесь несчастье поможет и избавит его от этих двоих, очень неудобных послухов.

Собравшись в гостевом доме, кияне стали наконец укладываться спать. Почти не говорили: очевидное все понимали и так, а неведомого разговор между собой не мог им открыть. Сигдан, пристроившись возле масляного светильника, латал дыру на груди свиты, в том месте, на какое пришелся бросок ножа. Благо кольчуга не пустила клинок глубже, и дыра вышла небольшая.

– Если тот черт из Малина… – Сидя на лежанке, уже без кафтана, Мистина взглянул на брата, – то хоть что-то становится понятно.

Лют повел голым плечом. Он стоял без сорочки, а Доброш осматривал, нет ли на нем не замеченных в пылу сражения ран.

– Да говорю же – нет на мне ничего, – с обидой сказал брату Лют. – Я что, дитя тебе, не понимаю?

– Я когда у Ираклии с поля вышел, на мне четыре раны было, – Мистина показал пальцем на верхнюю часть груди, – а я их не чувствовал. Хотя у меня битва была совсем не первая. Только потом мне кто-то сказал: погляди, ты стоишь в луже крови…

– Тормар сказал, – напомнил Снарь.

– Было, – кивнул Ратияр.

– Ты и Ждан меня тогда из-под коня вытащили, да? – Мистина глянул на Альва, и тот кивнул.

– Так у вас там катафракты были, да пехота… а у меня пятеро раззяв каких-то.