– А что станет следующим из того, с чем мне придется расстаться? – спросила я во весь голос, – Я не смогу этого сделать без некоего… прощания. Это больше воспоминаниядляменя, чемобомне. А значит, я не могу не пойти.

– Ты просто хочешь подслушать, что будут говорить о тебе люди.

Хм, а кто не хочет? Я попробовала подкуп.

– Там, скорее всего, будут пирожные. И пунш. Может быть, хорошее шампанское.

Трудно подкупить джинна. Поражен он не был. Он продолжал стоять, отвернувшись к окну, подставив лицо солнцу и закрыв глаза. Через несколько мгновений он спросил:

– Ты собираешься идти в любом случае, со мной или без меня, так?

– Ну, мне бы хотелось идти с тобой. Потому, что, как ты точно отметил, это может быть небезопасно.

Он тряхнул головой и обернулся. Я почти видела сияние энергии, расходящейся от него лучами, как будто он запасся солнечным светом. Живое тепло его проходило сквозь меня через небольшой океан берберского пледа вплоть до белого хлопка пуховой перины.

Я чувствовала, что одержала победу, но он не стал тратить слов, чтобы сообщить мне об этом.

– Ты не можешь идти в таком виде, – заметил он, приближаясь.

– Ой!

Я оглядела себя и поняла, что не имею даже самых смутных соображений, как надеть что-нибудь из одежды, Да и где она вообще.

– Помочь?

Дэвид положил руки мне на плечи, и я почувствовала, как на моей коже появилась ткань. Одежда. Черные бархатные штаны, сшитый на заказ жакет из черного же бархата, строгая белая атласная рубашка. На ногах обнаружились туфли-лодочки на низком каблуке. Он нагнулся и закрыл мои губы теплым нежным поцелуем, и я почти буквально растаяла.

Когда я разомкнула объятия, он тоже был одет. Черный костюм, голубая рубашка, черный галстук. Очень изыскано. Круглые очки, которые он носил на публике, сейчас также присутствовали. Они скрывали энергию его глаз лучившуюся, невзирая на то, что он снизил интенсивность цвета до более человеческого. Изображая смертного, Дэвид был очень, очень хорош.

А я… ну да, имелись причины, по которым я и не пыталась одеться самостоятельно. Я пока еще недостаточно хорошо освоилась с тем, как быть джином. Он создал еще одни солнечные очки и вручил их мне. Я надела.

– Как я выгляжу?

– Опасно, – сказал он отрезвляюще, – итак, правила. Ты ни с кем, ни разговариваешь, ты никуда не уходишь без моего ведома. Ты делаешь только то, что я говорю, и тогда, когда я говорю это сделать. И самое главное…

– Да?

– Не используй магию. Никакую. Понятно?

– Вполне.

Он предложил мне руку. Я ее приняла и, повернувшись, поставила пустую чашку из-под кофе на прикроватный столик из красного дерева.

– Это очень плохая идея, – вздохнул он и потом…

…потом мы оказались где-то в другом месте.

Здесь было темно. И пахло чистящими средствами.

– Хм… – начала я.

– Ш-ш, – горячие губы слегка задели мои, нежно, как солнечный луч. – Я держу нас вне поля человеческого восприятия, но ты не должна вновь в него попасть. Люди не увидят тебя, если ты с ними не столкнешься.

– Хорошо.

– И ничего не касайся.

– Ладно.

– И не разговаривай. Людям тебя будет слышно.

Я не стала утруждать себя проверкой. Он, должно быть, принял это как данность, потому что в следующую секунду темноту разорвала трещина теплого лимонно-желтого света, дверь открылась, и мы вышли из подсобки на площадку между этажами. Большая широкая лестница справа спускалась в просторный мраморный холл – к обширному пространству, застеленному ковром, стоившим больше чем валовой национальный продукт большинства южноамериканских стран.