Иветта бросила мальчишке пузырек, и тот еле поймал его. У меня была одна секунда, пока флакон летел по воздуху от нее у нему, и я воспользовалась ею, чтобы подбежать к Льюису и отдать ему всю целебную энергию, что у меня имелась.

Ему было больно. Ужасно. Я не могла сделать больше, не могла действительно помочь ему.

– Что бы делаешь? – возмутился Патрик, обращаясь не ко мне, а к Иветте.

Она набросилась на него с кулаками.

– Избавляюсь от мусора. Ты думал, мне нужна она? Ты говорил, что знаешь способ добраться до Дэвида!

– Знаю. – Он кивнул в мою сторону. – Он придет за ней. Как только узнает, что она у тебя, сразу придет.

– Лучше бы пришел, – сказала она, оскалившись всеми зубами. – Если он этого не сделает, тебе от меня не скрыться. И ты это знаешь. – Она посмотрела на меня, и я поразилась полной, непроницаемой пустоте ее взгляда. – Забирай свою игрушку, Кевин. Идем домой.

Мальчишка направил на меня пузырек и приказал:

– Ты. В бутылку. Быстро.

У меня не было выбора, совсем никакого. Распадаясь на части, я успела увидеть, как Иветта смотрит на меня мечтательными глазами цвета зеленого моря.

– Не волнуйся, милая, – услышала я, проваливаясь в серое забытье. – Мы обязательно придумаем для тебя что-нибудь интересное.

Никогда не думала, что в забытьи можно мечтать, но у меня получилось. Я мечтала о том, чтобы снова стать ребенком.

Слишком маленьким, чтобы понимать мир, который меня окружает – ребенком, только сделавшим первые неуверенные шаги, и хватающимся за все красивое, сверкающее, интересное, опасное.

Мне снилось, что кто-то держит меня на руках – может быть, мама – и моя голова покоится на ее плече. Я вспомнила дождь, россыпью бриллиантов падающий с мягкого серого неба. Я вспомнила ветер, прохладой ласкающий кожу. Я вспомнила гром, отзывающийся в моем теле, как Глас Бога.

Мечты и воспоминания – почти одно и то же.

Во сне, в прошлом я падала на холодную мокрую траву и кричала в страхе, и рядом был кто-то еще, подхвативший меня, удержавший, прогнавший боль, и ужас, и слезы.

«Шш…»Это был голос моей мамы, нежный и неясный, как и бывает во сне.«А то они услышат».

Я была слишком маленькой, чтобы говорить, но каким-то образом говорила.«Кто?»

Ее руки гладили мои волосы, заботливо и ласково.«Ты знаешь».

Я знала. Я крепче прижалась к ее теплу. Надо мной облака переговаривались между собой на языке, который я почти понимала. И я потянулась к ним, и почувствовала, как они близко, их мягкие края, их холодную чужую мощь.

Они хотели меня. Я хотела их. Согласно моей простой детской логике, это означало, что никакой опасности нет. Все, что интересуется мной – мой друг, правда?

Я не понимала, что этот интерес может оказаться голодом. Того, что некоторые части меня – нежные, сочные и очень вкусные, что мир полон хищников, которые ни за что не захотят упустить лакомый кусочек. Нет, я не понимала.

Но понимала мама.«Будь осторожна, – шептала она мне на ухо. –Что-то приближается. Ты должна быть готова, солнышко. Ты должна научиться видеть то, что скрыто за улыбками».

«Что скрыто за улыбками?»– спросила я детским голосочком. Она показала мне зубы. Длинные, острые, тонкие как иглы, чтобы съесть тебя, дорогая.

«Не доверяй никому», – прошипела она. И отпустила меня. И я упала в облака, и почувствовала, как разрываюсь, распадаюсь, сгораю, развеиваюсь.

Это была мечта. Или воспоминание. Или кошмарный сон.

Если не считать того, что случилось в действительности.

2

Первым, что я почувствовала, был поток холодного, свежего воздуха.